Мамина забота (сказка для взрослых)

                                                                      «Сказка ложь, да в ней намек!»

Герои сказки — полуторагодовалый Тимка и такого же возраста Мишка, реальные дети из реальной жизни. Оба уже ходят, кто-то из них хуже, кто-то лучше. Практически не разговаривают. Все общение у них происходит на своем языке, разными звуками. Текст представлен как возможный перевод их речи. Сказка основана на реальных событиях.

— Тим, привет! Как твои дела? Что-то я тебя давно не видел! — Мишка, увидев раздевающегося Тиму, побежал к нему навстречу, шлепнул его рукой по плечу и, схватив за руку, потащил в игровую.

— Привет. Да не тащи ты меня, и так еле хожу, вот (бухнувшись на колени), лучше поползу. Сам-то как? — спросил Тимка, пытаясь подняться и удержать равновесие.

— Да нормально. Вот диверсию готовлю. Хочу залезть на окно. Но страшно, жуть. Побегу-ка я за титьку мамину подержусь. Накоплю храбрости, — ответил Михас, лихо повернув и направившись в сторону спальни. Там сидели, мирно обсуждая что-то или кого-то, мамы Тимы и Миши.

Михас подгреб, забрался на мать и стал активно пытаться раскрыть халат и достать грудь. Мама сопротивлялась, но достала, Мишка подержался. Затем быстренько слез и побежал обратно в игровую. Тимка в это время стоял в дверном проеме с широко раскрытым ртом.

— И че это такое было? — медленно поворачиваясь и покачиваясь, пошел Тима за Мишей.

— Что, что? Что за титьку подержался? Я ж говорю, эликсир храбрости. А ты че, так не делаешь, что ли? Это ж чрезвычайно интересно и смешно. Особенно по ночам. Когда скучно становится, как заорешь, так мать сразу спросонья сиську пихает. Всклокоченная (в этот момент Миха красноречиво показал на свою голову), но забавная. Люблю их дрессировать. Правда, папа дрессировке плохо поддается (задумчиво почесал рукой затылок). Еще, зараза, мать учит: мол, он спиногрыз, разбаловала. Но мама (улыбаясь) говорит ему, что я маленький еще и ничего не понимаю. И выпинывает отца на диван вот сюда, в игровую. То-то потеха! — закатывается в приступе смеха.

— Ну ты рот-то прикрой, а то у тебя, Тимка, аж слюна побежала. У тебя чего, не так? — сказал Миха, обращаясь к Тимке.

Тимка сел на пол.

— Да уж, удивил так удивил. Не, не так. Я с сиськой еще месяцев пять назад завязал. Видишь ли, я ее сосал только как еду. Как-то и в голову не приходило так развлекаться.

— Отлучили, что ль? Вот изверги! — изрек Миха с сарказмом.

Тима махнул рукой и сказал:

— Да нет, сам бросил. Меня и кормили уже сиськой только перед сном. А тут мама ушла куда-то или задержалась. Ну меня папа кашей и накормил. Ну и все. Зачем мне сиська, коли кашу уже дали есть.

— Ну попросил бы ночью.

— А зачем? Я ночью сплю. Не ем. Меня кормят перед сном. Как-то не жалуюсь.

— А спишь где? Не с мамкой, что ли?

— Нет. Зачем, если у меня койка своя есть. Зачем мне мамина с папой кровать? Да и потом, папа всегда в обнимку спит с мамой. Видимо, боится, что сбежит. Как-то они брали с собой меня спать, не помню зачем, болел я, что ли. Ну, в общем, не понравилось мне. Тесно. Папка еще все время мостится и ворочается. Бедняга без мамки никак. Я как дурак всю ночь то поперек лягу, то папе на голову, то маме на руку. В итоге собрал свои манатки и в 5 утра поплелся к себе в кровать. Вот блаженство одному!

— Не, не понимаешь ты ничего. Да и какие обнимашки у отца с матерью? Я ее герой. Вон пусть меня и обнимает. А папка обойдется. Вон пусть другую тетю обнимает. А мама — моя! — зло насупился Миха.

— Да ладно тебе. Он же тебя любит. У нас с папкой такая любовь! Каждый вечер его жду. С ним интересно. Он веселый. Мамку тоже веселит. Хохочут... А ты че делаешь-то?

— Я ж говорю — диверсия у меня. Хочу прыгнуть с парашютом. Парашюта нет, но есть трусы (сняв с себя трусы, машет над головой). Щас залезу на окно и как прыгну, и как полечу. Ой мама обрадуется!

Тима, подняв удивленно брови:

— Ты что, дурак, что ли? 8-й этаж! Я, правда, не знаю, как это, но пока мама меня тащила к вам — штука, которая везет к вам, не работала, — так и ругалась, и останавливалась. Считала этажи и говорила, что вы высоко забрались. Тебе же по заднице сейчас надают. Мать же испугается за тебя.

— Ха, по заднице — это у нас не в моде. Мне ж все можно, я даже не знаю, как это — по заднице и главное, за что. Мои желания все исполняются. Ты что, не знал?!

Миха тащил табуретку к подоконнику. Тима, увидев происходящий процесс, двинул быстро к маме: мол, я не ябеда, но, по-моему, пахнет угрозой для жизни. Подошел к маме и, схватив за руку, потащил, как мог, в игровую.

В этот момент Миха уже стоял с голой попой на подоконнике, писал и махал трусами над головой, готовясь к прыжку. В комнату вбежали и остолбенели трое: Тима, мама Тимы и мама Михи. Мамы обе побелели. Мишина мама, подбежав с подоконника, сняла Миху.

— Ты зачем сказал? Я не пойму, а че мне не дали прыжок десанта сделать? Щас я буду орать, — выдал Миха и пустился в истерику. Причем такую, что слезы крокодильи лились ручьями, а барабанные перепонки чуть не лопались.

Но мама Миши схватила его на руки и, вместо того чтобы дать по заднице, сунула ему грудь, приговаривая: "Испугался, миленький, на вот, успокойся".

— Да что она мне все время эту сиську пихает?! Не хочу я ее. А-а-а-а! Ладно, куда деваться. А с парашютом я все равно прыгну. Сиськой не заткнешь.

Занавес.

Смирнова Елизавета

Все мы очень любим своих детей. Но у каждого из нас любовь проявляется по-разному. Главное, чтобы любовь имела разумные пределы, дружила со здравым смыслом.

По мнению Альфреда Адлера (австрийский психолог, психиатр и мыслитель, создатель системы индивидуальной психологии), именно негативные условия воспитания в детстве, такие как избалованность или отверженность, порождают главным образом зачатки невротического жизненного стиля, который потом может внешне существенно модифицироваться, но по типу основных отношений к себе и другим останется все тем же. Да-да, именно избалованность, потакание всем капризам, отсутствие определенных социальных (внутрисемейных) ограничений и требований к ребенку формирует невротика, не приспособленного к жизни. При кажущейся свободе выбора индивидуум не получает жизненной опоры в виде привычки делать не всегда приятные, но нужные вещи или признавать необходимость определенных ограничений своих желаний.