Секреты счастья... История тридцать четвертая.Ужастик!!

Инициация

Она находилась в своей квартире. Да, это точно была ее спальня. Анабель сразу ее узнала: кровать, сервант с посудой, тумбочка с фотографиями, шторы с абстрактным рисунком — все было хорошо знакомо. Через открытые створки окна комнату наполнял яркий свет полной луны. Занавески бесшумно развевались на ветру, словно танцующие призраки в водовороте вальса. Было жутко холодно. «Кто открыл окно и, главное, зачем, — задавалась она назойливым вопросом, — Поздней осенью нужно быть осторожнее с проветриванием». Она стояла посередине комнаты в ночной рубашке дрожа от ноябрьского холода и все еще терзалась сомнениями: Может пронесет? Может на этот раз все будет по-другому? Но нехорошее предчувствие убеждало ее в обратном. В темных углах комнаты, казалось, происходило какое-то незаметное для глаз движение. Все ближе и ближе подползал навязчивый страх. Сомнения покинули ее окончательно, когда в этом страхе Анабель уловила знакомое присутствие. Нечто таилось в темноте и давало о себе знать в старых ощущениях страха и терзаниях совести. Впереди в ванной горел свет. Анабель пошла к нему. Войдя через открытую дверь, она застыла перед зеркалом. Глядя на свое отражение, она видела совсем юную девочку одетую в грязную ночную рубашку. Обхватив руками себя за плечи, она стояла и дрожала от холода. С испуганным немигающим взглядом она напоминала маленького зверька, попавшего в западню. «Странно, — думала Анабель, — почему в этот раз нет склепа?» Вдруг раздался удар часов. Краем глаза Анабель заметила в отражении, как сзади в темной спальне на фоне окна освещенного луной промелькнула какая-то тень. Девушка быстро развернулась. Посередине комнаты в темноте стоял темный силуэт маленькой девочки. Но в этот момент свет погас, а дверь ванной с шумом захлопнулась. Анабель бросилась к двери и начала барабанить по ней окоченевшими кулаками. Часы продолжали оглушительно отбивать полночь, а пространство вокруг начало сжиматься до размеров тесного гроба. Но эта теснота была ей до жути знакома. Со всей силы упершись в дверь, Анабель начала понемногу сдвигать ее. Это была уже не деревянная дверь, а ледяная каменная плита, которая с трудом поддавалась ее силе. Сдвинув ее в сторону, Анабель увидела себя сидящей в каменном гробу посередине темного склепа. В ногах, как верный паладин, сидел белый плюшевый медведь и светился в ярком лунном свете. Анабель закричала.Открыв глаза, она услышала собственный затихающий крик и села на кровати. Сердце бешено колотилось, а руки дрожали, хотя в комнате было относительно тепло. Обхватив руками лицо, она почувствовала, что вся мокрая от пота. Вытерев лицо о ночную рубашку, Анабель простонала: «Эти кошмары сведут меня с ума». Перегнувшись через кровать, она зажгла лампу на тумбочке и посмотрела на часы. На ее глазах цифры поменялись на два десять ночи. «Просто блеск!» Она плюхнулась на подушки и уставилась в потолок: «И что прикажете мне делать целую половину ночи? Заснуть-то уж точно не получится. Да и не особо хочется».После последнего кошмара прошло уже несколько месяцев. Жизнь от кошмара до кошмара тяготила и утомляла. Постоянное ожидание дурных снов, воскрешающих в памяти былые события и тяжелое чувство вины, было ее непосильной ношей вот уже около одиннадцати лет. Переехав жить к бабушке Анабель подумала, что смена обстановки поможет забыться, как-то отвлечься от воспоминаний. Поначалу учеба в местном колледже и забота о бабушке действительно помогали на какое-то время переключиться: новая обстановка, новые занятия, новые люди. Однако, через какое-то время кошмары возобновились, заставляя ее заново вспоминать, переживать и осмысливать прошлое.Анабель повернулась нá бок и, положив одну руку под голову, посмотрела на фотографию в пластиковой рамке с красными и розовыми цветами по углам, стоявшую на тумбочке рядом с кроватью. На ней была запечатлена счастливая семья: муж с женой и две озорные девочки, сидящие у отца на плечах. На их смеющихся лицах можно было увидеть столько счастья и непринужденности, что невольно хотелось присоединиться к их веселью. Их глаза как-будто светились и распространяли вокруг заряд позитива и оптимизма. Неужели это действительно когда-то было, — подумала Анабель. Глядя на безбрежные просторы океана, расстилающегося у них за спиной, она как-будто почувствовала запах моря — свежий и накрывающий волной воспоминаний. Захотелось вернуться в то беззаботное время, пережить все еще раз, насладиться семейным счастьем, а заодно исправить те непоправимые ошибки детства, которое уже не вернешь.— Анна, Анна, когда же ты оставишь меня в покое?, — вполголоса сказала Анабель, — Ты же знаешь, что моей вины в этом нет.Но сама она не была в этом уверена. Сомнения беспокоили ее вот уже более одиннадцати лет, а поделиться ими было не с кем. Мать, как думала Анабель, не хотела о ней слышать, а посторонним рассказывать все подробности своей жизни она не желала. Единственным человеком, который в этом городе был в курсе и проявлял сострадание к ней, была ее бабушка. Бабушка Роза всегда проявляла понимание и пыталась успокоить свою внучку.— Дорогая, твоей вины в этом нет, — говорила она, — это был несчастный случай. Ты ведь понимаешь.— Скажи это лучше моим родителям, — недовольно ворчала Анабель.— Твоя мама прекрасно это понимает, — спокойно продолжала бабушка Роза. Дай ей время, чтобы все осознать.— И сколько же лет ей еще нужно, чтобы все осознать?!, — продолжала возмущаться Анабель. — Чтобы не рисковать, вообще рожать не надо было!Когда разговор заходил на эту тему, Анабель часто теряла самообладание и нарочито хлопнув дверью уходила в свою комнату, чтобы в разговоре с собой высказывать свое недовольство, но чаще просто поплакать в одиночестве со своими переживаниями. Потом она всегда просила прощения у бабушки, осознавая, что нельзя ссориться с единственным понимающим тебя в этом городе человеком. И трудно было понять кто же за кем больше ухаживал: Анабель за Розой или бабушка за своей внучкой, поддерживая и утешая ее.Но три года назад Роза Морган скончалась, и Анабель осталась одна, наедине со своими воспоминаниями и сомнениями. Из-за участившихся ночных кошмаров она часто теряла сон, ела таблетки и не знала чем себя занять, чтобы максимально отвлечься. По рекомендации друзей она смогла устроиться экскурсоводом-культурологом в небольшой галерее искусств, полагая, что искусство, как проявление духовного и прекрасного, поможет ей абстрагироваться от внутренних проблем. Но Анабель не знала,  что искусство и вообще то, что в светской среде принято называть «духовностью», не в состоянии даровать человеку спокойствие совести. Как далеко еще она была от правильного понимания духовности.Утро было  обычным и серым. В ожидании экскурсии, Анабель сидела в комнате для отдыха и    персонала и пила кофе с молоком. Пасмурная и холодная погода отрицательно влияла и на ее настроение, делая его скверным, а саму Анабель неприветливой и хмурой. Время приближалось к обеду, а запланированная группа все еще не спешила появляться. Анабель сидела и вяло наблюдала за неспешными движениями рыбок в аквариуме. Своим немигающим и застывшим взглядом, она сама очень напоминала этих самых рыбок. Она как раз собиралась покормить их, когда в комнату заглянула Верóника, администратор и подруга Анабель:— Ну что, готова размяться? Твой выход, дорогуша.— Ну наконец-то, — выдохнула Анабель потягиваясь в кресле. — А я думала не дождусь? Только не говори мне, что снова нет симпатичных.— Боюсь, тебе опять не повезло. А симпатичные, если и есть, то им не меньше, как за пятьдесят, — Вероника хихикнула.— Ну почему, как моя смена, так вечно какой-нибудь дом престарелых?!— Ничего, если в домах престарелых есть кружки рисования и любители классики, значит творческие натуры имеются и там, — смеясь отвечала Вероника попутно поправляя Анабель волосы и льняной воротничок под кашемировым пиджачком.В фойе она увидела группу из двадцати человек, которая уже начала исследовать экспонаты и разбредаться по залам. Натужно улыбнувшись и всех собрав, Анабель начала экскурсию. В сотый раз проговаривая заученный текст и проходя по знакомым коридорам и залам, Анабель следила за лицами, в которых с трудом различала интерес к происходящему. Что интересует людей, которым за 50, — думала она? В свои неполные 27 Анабель могла строить на этот счет догадки, исходя только из своего опыта общения со своей бабушкой. Но утверждать, что она понимала пожилых людей, было бы слишком самоуверенно и поспешно.Она уже решила для себя, что поведет группу по короткому маршруту, который исключал несколько залов. Полный вариант экскурсии имел место, только если были какие-нибудь высокопоставленные гости или Анабель просто хотела произвести на кого-то впечатление. А поскольку сегодня был ни тот, ни другой случай, то она не видела причины напрасно утомлять и себя, и этих утружденных жизнью пожилых людей.Пропуская мимо один из поворотов, Анабель хотела уже вести группу дальше, как вдруг услышала из коридора голос одной из женщин:— Милочка, а это что такое?Полная и невысокая мадам в сиреневой шляпке указывала на икону, висящую как раз в том коридоре, который Анабель собиралась пропустить. Это была темная икона распятия Иисуса Христа середины или конца 16 века. В центре был изображен Спаситель на Кресте, а перед Крестом стояли Его Пречистая Мать с женами мироносицами с одной стороны и апостол Иоанн Богослов с сотником с другой.— Посмотрите какое письмо. — продолжала мадам в шляпке, — Чем-то напоминает Дионисия.— Вы знаете Дионисия?, — удивилась Анабель.— Конечно я знаю Дионисия. — в голосе полной мадам зазвучали нотки возмущения. — Удивляюсь откуда его знаете вы, юная леди. Это подделка?— Это…, — начала было Анабель, но мадам продóлжила.— А вы знаете, что Его Матери все было известно с самого начала. Она еще до рождения Иисуса знала какой конец Его ожидает.Женщина в шляпке провела взглядом по всей группе и остановилась на Анабель. Она посмотрела на нее поверх своих очков. Анабель пристально смотрела на нее и думала: «Вот же заноза! Может вместо меня встанешь!»— Представляете! — продолжала дама, — Меня это всегда поражало. Знать, что твоего сына ждет позорная смерть и ничего не сделать, чтобы это предотвратить! Разве так поступает мать? Это же предательство!Анабель перевела взгляд на икону и стала изучать образ Богородицы. Вид настолько скорбящей Матери, что Ее поддерживали под руки, безусловно вызывал сострадание. Сейчас икона вдруг вызвала столько вопросов, что Анабель не сразу смогла понять какой из них важнее. Она никогда раньше не обращала на это внимание.— Вот вы бы, милочка, смогли бы предать на смерть кого-нибудь из своих родственников? — обратилась к Анабель мадам в сиреневой шляпке.— Что?Она не сразу поняла о чем речь и растерялась.— Я говорю вы смогли бы предать кого-нибудь из своих родственников на смерть, ну, скажем, сестру, например? Смогли бы вы убить свою сестру? Ну не своими руками, конечно! Вы же понимаете.— Что… что за неуместные вопросы!Анабель встрепенулась. В душе зашевелился страх и волнение.— Что вы себе позволяете! Не только не даете экскурсию проводить, но еще и в душу ко мне залезть хотите! Своим детям будешь мозги промывать!Анабель развернулась и быстрым шагом направилась в комнату для персонала. Позади она расслышала приглушенный голос полной дамы: «А что я такого сказала?»Войдя к комнату отдыха, она стала рыться в своей сумочке, пытаясь отыскать пузырек с таблетками. Трясущимися руками она открыла пузырек и высыпала на ладонь таблетку диазепама. Подойдя к умывальнику, Анабель открыла кран и запила таблетку несколькими пригоршнями холодной воды.Сзади открылась дверь.— У тебя все в порядке?Голос Вероники был взволнованным. Анабель подняла голову и посмотрела на подругу через отражение в зеркале.— Да, у меня все нормально, просто неважно себя чувствую. Слушай, ты не отпустишь меня сегодня пораньше?— Да, конечно, иди отдохни. Я закончу здесь. У тебя нездоровый вид.— Все нормально — я справлюсь. Ты просто чудо! Я тебе говорила об этом?— Что-то не припомню, кажется, только что.Они обе улыбнулись.Попрощавшись и немного успокоившись, Анабель вышла на улицу через черный ход. На улице было все также пасмурно и холодно — под стать ее настроению. Она шла не спеша и вспоминала изображение на иконе. «Сколько раз я проходила мимо нее и никогда не пыталась как-то осмыслить происходящее на ней», — думала Анабель. «Она знала все заранее и ничего не предпринимала», «Она все знала еще до рождения Сына и ничего не сделала», «Вы убивали свою сестру?» — слова той дамы крутились в голове словно назойливые пчелы. «И как ей в голову мог прийти такой вопрос?» — недоумевала Анабель. «Она знала, но ничего не предприняла, Она знала, Она все знала». Анабель продолжала размышлять над этими словами и не заметила, как внезапно нахлынувшая волна воспоминаний перенесла ее из реальности в далекое прошлое — на одиннадцать лет назад.Ей в то время было пятнадцать. Она уже заканчивала тогда среднюю школу и думала о высшей, когда ее младшая сестра Анна перешла в среднюю. Как и полагается, младшая стремилась во всем подражать старшей. Однако, Анабель не смогла справиться с соблазном потерять авторитет среди своих сверстниц и отдала им свое предпочтение. Однажды, когда после урока физкультуры они сидели в женской раздевалке и звонко смеялись, Анна зашла к ним и села рядом. Старшеклассницы стали возмущаться: «Эй, ты что здесь забыла?», «Ты не можешь здесь находиться!», «Ты оглохла что ли? Это раздевалка для старшеклассников!»Анна сидела и смотрела в пол, обхватив руками стопку книг. Запястье ее левой руки обтягивал разноцветный ободок с небольшим медведем, который свободно висел в воздухе. Одна из девочек, рядом с которой села Анна, спихнула ее со скамейки. Анна упала на пол и стоя на коленях молча посмотрела на Анабель. В ее детских глазах можно было прочитать просьбу о помощи и заступлении. Она ждала, что старшая сестра защитит и поддержит ее. Но Анабель холодно произнесла:— Анна, у тебя что уроков нет? Зачем ты сюда пришла? Тебе здесь не место».Анна молча опустила глаза. Она собрала учебники и, встав с холодного пола, уже собиралась уходить. Но тут Анабель пришла идея, которая, как она думала, не только даст Анне какой-то шанс, но и неплохо развеселит ее подруг.— Что ж, если ты правда хочешь быть с нами, то должна пройти испытание. Ты должна доказать, что ты уже взрослая.Анна бросила оживленный взгляд на сестру.— Какое испытание?Ее доверчивые глаза ясно говорили о том, что она все восприняла всерьез.— Мы потом тебе скажем, а сейчас ступай на урок.Уже тогда Анабель подумала, что ни к чему хорошему это не приведет и вообще не нужно было так обходиться с сестрой. Но она уже произнесла эти слова и не собиралась отступать и «опускаться» в глазах компании.Вдруг Анабель услышала, что к ней кто-то обращается. Оторвавшись из своих воспоминаний, она увидела монахиню, которая что-то говорила ей по-русски. У нее на груди висел ящичек для пожертвований на котором было написано по-русски и по-английски — Пожертвуйте на храм. Анабель только развела руками в ответ. Тогда монахиня перейдя на английский, сказала:— Приходите в субботу на службу.Монахиня была одета в хорошее серое пальто с поясом, а на голове поверх апостольника был темный норковый берет с цветами на ободке. Из-под подрясника Анабель успела заметить бардовые носки каких-то зимних сапожек. В ответ девушка отрицательно покачала головой и поспешила дальше. «Деньги, наверно, на шубу собирает», — подумала она и засмеялась. Но пройдя какое-то расстояние, она вдруг вспомнила про икону: «Хотя, подожди», — сказала она вслух и обернулась, но монахини уже не было видно.Вечер проходил монотонно и скучно. Размышления о тревожных снах не давали покоя. Анабель устало смотрела в мерцающий экран телевизора и жевала пиццу. Из телевизионных динамиков то и дело раздавался оглушительный смех. Шоу Джимми Киммела было в самом разгаре. Но ее мысли находились сейчас совсем в другом месте. Она была в далеком детстве, где со своими друзьями строила план по испытанию своей сестры.— Ну, как вам этот вариант? Она и еще несколько девушек и ребят стояли внутри темного склепа. Это была его самая отдаленная часть, к которой вел небольшой коридор. Вдоль его стен располагалось несколько пустых гробов. В этой части склепа также имелась одна пустая гробница, которая стояла по центру небольшого зала. Кованые двустворчатые двери с изящным рисунком отделяли коридор от зала. Все помещение находилось ниже поверхности земли, так, что маленькие вертикальные окошки, которые снаружи были около земли, здесь располагались под потолком. Паутина на них висела таким плотным слоем, что свет снаружи еле-еле пробивался внутрь.— А что, мне нравится, — одобрил один из ребят. — Пусть просидит здесь всю ночь!— Нет, всю ночь не надо, — возразила Анабель, — вполне достаточно чáса или двух. Не забывайте, все будет происходить ночью в полнолуние и не без нашего участия.Анабель медленно провела пальцем по крышке гроба и таинственно посмотрела на всю компанию.— А-а-а, вот что ты задумала, — девочки зашумели, — ты решила сделать ее заикой на всю жизнь?— Микки, ты умеешь изображать зомби?, — Анабель обратилась к одному из парней.— Ты шутишь?! Да я прирожденный мертвяк! — И он изобразил хромающего зомби, издающего низкий гортанный хрип.Вся компания дружно засмеялась. Их смех гулким эхом прокатился по мрачным коридорам склепа. Это было похоже на какой-то нечеловеческий рев из потустороннего мира. Ребята застыли и молча посмотрели друг на друга. Но глядя на свои испуганные лица, они опять разразились звонким хохотом. План был готов, осталось лишь приступить к его реализации.Внезапно зазвонил телефон. Анабель вздрогнула. Шоу уже закончилось и по телевизору шла какая-то программа о животных. Пицца остыла, а кофе покрылся радужной, словно от нефтепродуктов пленкой. Взяв трубку, Анабель услышала знакомый взволнованный голос:— Ей, ты как там?Вероника была старше и состояла замужем. Анабель уже посчастливилось познакомиться с ее замечательными мальчиками. И сейчас их звонкие голоса звучали на заднем фоне.— Я в порядке, — вздыхая ответила Анабель.— Ну да, ты кого пытаешься обмануть? Ты думала о моем предложении? Только не говори, что ты забыла!— Да, да, я уже собиралась сходить к нему. Как там его?— Ну вот, ты даже не помнишь как его зовут? Доктор Гиршбейн. В визитке все написано. Я надеюсь ее-то ты не потеряла?— Кажется, я ее только что съела вместе с пиццей.— Ты давай не шути со своим здоровьем. Обязательно сходи к нему. Слышишь? Это лучший специалист.— А он как, ничего?— Пусть это тебя не беспокоит. Кажется, он женат. Так что забудь о нуждах телесных и займись душевными. Хорошо? Потом обязательно мне все расскажешь.— Мам, смотри, — на заднем фоне мальчики что-то пытались донести да Вероники и дергали ее за рукав.— Ладно, я побежала. Ты придешь послезавтра?— Да, приду. Надеюсь, та мадам больше у нас не появится.— Я тоже сильно на это надеюсь, — засмеялась Вероника. — Ты представляешь, она потом потребовала мужчину-экскурсовода. Я ей говорю: Шотен с карими глазами подойдет? А то всех голубоглазых блондинов уже разобрали. — Девушки засмеялись. — Короче, клиника давно по ней плачет. Ну ладно, увидимся. Береги себя.Вероника положила трубку. Анабель прошла в гостиную и стала разгребать бумаги на столе.— Куда же я ее положила?Перед глазами мелькали счета и письма, журналы и газеты, выкройки и фотографии.— А, вот она!Визитная карточка лежала на самом краю стола. Анабель поднесла ее поближе и прочитала: «Доктор Джеймс Гиршбейн. Экзистенциальная психотерапия». «Звучит-то как страшно, — подумала Анабель. — Ладно, сходим к твоему еврейскому специалисту».На следующий день она пришла по указанному на визитке адресу. Это оказалось что-то типа частной клиники: маленькой и подозрительной. Войдя внутрь, Анабель увидела секретаршу, пристально смотрящую в монитор. Судя по выражению ее лица, можно было предположить, что та либо рассматривала в Интернете последнюю коллекцию мужского белья от Кельвина Кляйна, либо раскладывала пасьянс.— Здрасте. Мне бы доктора Гиршбейна увидеть.— Вам назначено?, — женщина лет 35 оторвалась от компьютера и устремила на гостью внимательный взгляд. В очках ее глаза казались в три раза больше естественного размера.— Вообще-то нет, но я надеялась хотя бы побеседовать с ним — что-то типа консультации. Это ведь возможно?— А вы что, к хирургу шли?! Психотерапевт как раз и работает при помощи беседы. Записывайтесь и приходите, беседуйте. Могу вас на послезавтра записать, тут как раз окно есть.«Просто великолепно!» Анабель стиснула зубы и не знала что делать. Было сильное желание развернуться и уйти, но она попыталась пересилить себя. «Я попаду к нему во что бы то ни стало!, — убеждала она себя внутренне, — и эта крашенная ширма меня не остановит!»В этот момент открылась дверь и из кабинета не спеша вышла женщина пожилых лет. Под руку ее поддерживал мужчина, чуть моложе той женщины. Анабель сразу догадалась, что это и есть доктор Гиршбейн, хотя медицинского халата со стетоскопом в кармашке на нем не было.— Осторожнее, миссис Аддерли. Вот ваше пальто. Всего вам хорошего. Жду вас через неделю. Оливия, сегодня есть еще кто-нибудь?— На 16 часов записан Френк Каррингтон. И-и-и все, кажется.— Хорошо. Дай мне знать.Секретарша попыталась показаться милой, улыбнулась и кивнула ему в ответ.— Ах да, доктор Гиршбейн, тут еще девушка без записи.— Пусть войдет.Он скрылся в кабинете.— Кажется, тебе повезло, — женщина обратилась к Анабель, — гардероб здесь. — Она указала рукой на несколько вешалок в углу комнаты.Анабель сняла пальто и в некотором волнении вошла в кабинет. Он оказался небольшим, полутемным и со вкусом обставленным. По центру стоял средних размеров стол с зажженной лампой, а перед ним пара кресел. На столе стоял подарочный набор ручек от «Монблан» и выключенный метроном. На полу был постелен ковер, а стены украшало несколько натюрмортов и картин с видами моря. Доктор Гиршбейн стоял около занавешенного окна и смотрел сквозь него на улицу. Окна были закрыты, отчего в кабинете царила почти полная тишина. Вместе с тем в помещении было очень тепло, а монотонное тиканье настенных часов создавало в рабочем кабинете доктора почти домашний уют.Он обернулся и указал рукой на огромное кресло:— Прошу вас.Анабель села в кресло и тут же провалилась в него чуть ли не с головой. Она попыталась выбраться из него и усесться на край, но тут же опять утонула.— Замечательно! — сказал доктор Гиршбейн, — Вам удобно, мисс..?— Морган, — ответила Анабель, — Анабель Морган. Да, спасибо, очень удобно, даже слишком.Он сел на второе кресло, сложил руки в замок и улыбнулся, обнажая ряд белоснежных зубов. При этом Анабель отметила для себя, что кольца на пальце у него нет.— Вот и славненько, мисс Морган! Ведь решение наших проблем нельзя начинать с проблемы и дискомфорта, пусть даже и незначительного. Внешний комфорт пусть будет залогом внутреннего. Вы должны знать, мисс Морган, очень хорошо, что вы сегодня пришли сюда. Принятие решения обратиться к человеку моей профессии, для многих бывает непросто, но именно оно (это решение) уже и есть начало выздоровления, также, как осознание проблемы — есть начало ее преодоления. Итак, что вас беспокоит?— Я… — Анабель растерялась и потеряла мысль, — я плохо сплю.— Что ж, бессонница, хотя и не столь пугающее явление по сравнению со многими другими реалиями нашей жизни, но она может быть началом чего-то худшего. Или являться лишь вершиной айсберга и сигналом о чем-то более важном. Как вам кажется, мисс Морган, ваша бессонница имеет под собой что-нибудь, какие-нибудь предпосылки? Может быть из вашего прошлого? Или кого-то из ваших родственников? Подумайте. Я уверен, вы знаете ответы.— Да, возможно. Несколько лет назад из-за меня пострадал человек.— Вы говорите из-за вас, но так ли это на самом деле? Не пытаетесь ли вы взвалить на себя вину за это событие, будучи к нему непричастны?— Нет, я была причастна.— Вы были причастны. Хорошо. А как насчет ваших намерений? Статусная оценка поступков проистекает из их мотивировки. Вы можете сказать, что сделали это специально? Ведь одних наших интересов, целей и желаний недостаточно для вынесения объективного решения или оценки. Важно намерение, обнаруживающее истинную природу мотивов поведения человека и направление развития его личности.— Да, мотивы у меня были, — Анабель оттянула воротник водолазки, так как ей становилось жарко, — я не хотела опростоволоситься в глазах друзей.— Друзья, друзья. Как часто наше окружение подминает нас под себя, стирает границы нашей индивидуальности и делает своим рабом, не правда ли? Действительно, общепринятые нормы поведения и взаимоотношения в обществе, помогают нам сформировать в своем сознании какие-то первоначальные представления нравственного, этического и вообще практического характера, которые можно назвать базовыми, конструктивными. Но в дальнейшем в организованном и целенаправленном процессе по самовоспитанию, личность должна развиваться и, так скажем, «обрастать» индивидуальностью. Собственно, она и должна становиться личностью, а не нести за собой проблемный груз общественных стереотипов и недостатков общества. Социальная адаптация индивидуума почти всегда неразрывно связана с ложнонаправленной атрибуцией, как ситуационной, так и диспозиционной. Отсюда и социальная дезориентация, причиной которой может быть дезориентация психологическая или аутопсихическая. Различного рода перфекционистические потуги и атрибуции, реальный или вымышленный недостаток внимания, могут иметь предпосылками как раз подобного рода дисфункции. Отсюда и самобичевание — обвинение себя в разного рода негативных событиях и происшествиях как своей жизни, так и жизни других.Наша с вами задача окунуться в первопричины нашей проблемы, выйти за рамки привычных и статичных мировоззренческих позиций, суметь достичь взаимопонимания и единообразия в достижении цели. Человек не только несовершенен, но еще и постоянно меняется. Эти трансформации происходят на всех уровнях его биологического и психологического существования. И мы с вами должны определиться с мотивами и действиями, причинами и следствиями, построить правильно взаимодействующую структуру всех компонент вашего мировоззрения. Именно там кроются причины наших страхов и неуверенности, именно в этом хаусе находятся ответы на наши жизненные вопросы, не дающие нам покоя в жизни. И ваша роль в этом процессе доминирует, так как именно у вас находится ключ от этой дверцы. На этом фронте мы с вами союзники и друзья, но только у вас имеются ответы на ваши вопросы. В прояснении ваших убеждений и ценностей моя роль не так значительна, как ваша. Загляните в себя. Вы знаете себя гораздо лучше, чем вам кажется, чем вы привыкли себя ощущать. Вам нужно только расслабиться, раскрепоститься. Вы знаете ответы. Расслабьтесь и вернитесь в самое начало, к самым истокам, туда, где все началось.Доктор говорил очень неспешно и монотонно. При этом он немного качал головой и жестикулировал. Плавные движения его рук и тела были синхронны дыханию Анабель. Его пристальный и немигающий взгляд, казалось, проникал в самую глубину ее души. Звук настенных часов, казалось, ритмично отбивал последние секунды трезвости сознания Анабель. Этот звук становился все приглушеннее, а очертания окружающей действительности все прозрачнее. Анабель не могла выдержать пристальный взгляд доктора и потому периодически смотрела на его руки, которыми он искусно и незаметно управлял ею, словно опытный дирижер симфоническим оркестром. Она так и не смогла уловить грань, после которой четкие контуры комнаты стали абстрактными, а удары часов слились с голосом доктора в одну стройную композицию.— Вам нужно отложить всякое сомнение и полностью довериться мне, ввести меня в сокровенные тайники ваших переживаний. Вместе мы сможем рассмотреть истинные первопричины сложных взаимозависимых процессов, проследить их взаимосвязь и влияние на других людей, ваших родных и знакомых. Именно эти сигналы давно не дают вам покоя, всякий раз возвращаясь к вам в ваших беспокойных снах. Они словно тревожный звонок, предупреждающий о нависшей угрозе.Вдруг в этот самый момент телефон на поясе Анабель сильно завибрировал, а еще через несколько секунд зазвучал мелодичный танцевальный рингтон. Она открыла глаза, которые уже были крепко сомкнуты, и встрепенулась. Осмотревшись вокруг, Анабель уставилась на доктора.— Что здесь происходит?! Что вы со мной сделали?!— Мисс Морган, успокойтесь. Ничего страшного не произошло. Просто я таким образом работаю с клиентами и устанавливаю контакт.Анабель вскочила с кресла:— Контакт вы устанавливаете с клиентами?! Вы что, копались у меня в голове?! Я вам такой «контакт» покажу! Я на вас в суд подам!Она стремительно вышла из кабинета, оставив дверь распахнутой.— Мисс Морган, прошу, успокойтесь, — доносился позади голос доктора Гиршбейна, — Мы почти выявили суть проблемы.Но она уже вышла на улицу и скрылась за углом.— Может выслать ей счет и заявить в полицию о неоплаченных услугах, — спрашивала секретарша Оливия у доктора Гиршбейна.— На какой адрес и на чье имя мы вышлем счет? Нет никаких доказательств, что она вообще тут была.Но Анабель не слышала всего этого. Она шла и удивлялась, каким же приятным может быть холодный ноябрьский ветер. Достав телефон, она увидела пропущенный звонок от Вероники. Набрав номер своей подруги, Анабель многозначительно произнесла:— Ты даже не представляешь как вó время ты позвонила!— Ты о чем это?, — недоумевала Вероника.— Я о твоем чокнутом докторе.— Так ты ходила к нему? И как все прошло?— Что тебе сказать — колыбельные песни твой доктор распевает, как соловей. Но рыться без моего ведома в моей голове я никому не позволю!— Бэлла, ты сама усугубляешь ситуацию. Ты же понимаешь? Огородившись ото всех стенами, ты добровольно заключаешь себя в какой-то монастырь. Тогда тебе и правда путь только в церковь.— Церковь?!, — удивилась Анабель, — Ты что меня уже в монашки записала? Я тут, кстати, видела одну на днях… Подожди, а они там что, решают психологические проблемы?— Вообще-то церковь как раз и занимается в первую очередь вопросами души. Очень странно, что ты этого не знаешь.— Вот уж заниматься церковными вопросами у меня совсем нет настроения. Я не понимаю, меня одну что ли выворачивает от докторов выносящих мозги простым людям!?Они засмеялись.— Думаю, — отозвалась Вероника, — ты обязательно найдешь себе сторонников. Ладно, охотница на психотерапевтов, увидимся завтра. Пока.— Пока.

— Охотница на психотерапевтов, — улыбаясь повторила Анабель, — Звучит неплохо. Вот стану судьей и буду добиваться запрета на их подозрительную деятельность.Пройдя еще несколько кварталов и свернув за угол, она вдруг заметила на другой стороне улицы красивый собор из красного кирпича с колокольней. Немного колеблясь и справляясь с потоком нахлынувших внутренних сомнений и противоречий, Анабель направилась к нему.Подойдя к воротам, она прочитала на изящной металлической вывеске: «Храм в честь праведных Иоакима и Анны». Тут же висело расписание богослужений на русском и английском. Неуверенными шагами, словно по минному полю она медленно приблизилась к входным дверям. Войдя внутрь, Анабель замерла у входа дивясь убранству православного храма. Повсюду были развешаны большие и маленькие иконы, а воздух был наполнен запахом ладана. Святые, как бы задумчиво и даже серьезно смотрели на нее сверху вниз. У нее мелькнула мысль, что они как будто специально спустились из другого мира, чтобы посмотреть на нее, первый раз вошедшую в храм. Храм был почти пустым. Светильники были погашены, за прилавком сидела женщина в платке, а в дальнем углу храма несколько человек ожидали свою очередь на исповедь. У аналоя стоял невысокий священник и внимательно слушал очередного исповедника.Выждав еще несколько минут, Анабель медленно двинулась вглубь храма. Пропустив несколько икон в деревянных и металлических кивотах, она вдруг увидела большое распятие с Иисусом Христом. Подойдя к нему, она сразу узнала его. Тут же стояла Богоматерь и апостол Иоанн. Лик Богородицы выражал непомерную сердечную скорбь, а руки были сложены на груди, как бы в молитвенном вопле. Анабель застыла перед распятием, не в силах оторваться от печального взгляда Божией Матери. Ей вспомнились слова «Она все знала заранее, еще до Его рождения Она все знала». Анабель явно ощущала в происходящем какую-то тайну, но не могла ее постичь. Наконец, оставив Голгофу, она вернулась и подошла к прилавку со свечами. Женщина что-то писала в журнале.— Простите, — обратилась к ней Анабель, — с кем я могу поговорить?Посмотрев на молодую девушку, женщина ответила:— К священнику. Он занят. Вы можете подождать здесь, — она указала рукой в сторону.Анабель отошла от нее и, постояв несколько секунд в стороне, направилась к входной двери. «И тут тоже ждать надо, — возмущалась она про себя, — еще бы записаться предложила». Она сама не понимала что ее больше раздражало: то ли внешний вид этой русской женщины, то ли ее корявый английский. Она так и стояла лицом к двери и смотрела на дверную ручку, терзаясь сомнениями и каким-то глупым ощущением неудовлетворенности, словно кто-то нарочно подстроил ей пакость. Вдруг сзади раздался негромкий мужской голос. Обернувшись, Анабель увидела, что священник подошел к прилавку и что-то спрашивал по-русски у той женщины. Обменявшись еще несколькими короткими непонятными для Анабель фразами, он уже хотел было развернуться, как вдруг заметил девушку держащуюся за ручку входной двери и смотрящую в его сторону. Нисколько не медля, он сразу же развернулся к Анабель и подойдя ближе спросил по-английски:— Вы что-то хотели, у вас проблемы?Священник был средних лет с небольшой ровной бородой. Он был облачен в ризы белого цвета и неплохо справлялся с английским, что Анабель сразу для себя отметила.— Я… мне… снятся кошмары. — опустив глаза и заикаясь выдавила она из себя, нервно теребя в руках кончик своего пояса. Затем, немного помолчав, добавила: А еще из-за меня погиб человек, меня ненавидит моя мать, меня раздражают люди и я не могу выйти замуж.Анабель бросила на него короткий взгляд и снова опустила глаза. «Да уж, знакомство, — думала она, — Сейчас, наверно, спросит из какой клиники я сбежала, а я скажу — Я как раз от психотерапевта и сразу к вам! Вот посмеемся!» Она хихикнула про себя.Священник некоторое время молчал, а затем спокойно спросил:— Когда вы последний раз исповедовались?Анабель посмотрела на него дикими и исполненными удивления глазами:— Если вы мне объясните что это такое, то я, пожалуй, смогла бы ответить.— Я понял вас. — он сложил руки на животе, — Большинство наших внешних, и внутренних проблем, связаны с нарушением духовной жизни или, проще говоря, с ее отсутствием, как, например, в нашем случае. Отсюда и раздражение, внутреннее неспокойствие, обиды и прочие проявления бездуховности.— Я имею непосредственное отношение к искусству и не считаю себя бездуховным человеком, — запротестовала Анабель.— Это похоже на то, как, если бы сказать — быть святым, значит быть вегетарианцем, — ответил священник. Но я имею в виду не посещение картинных галерей и чтение литературы, а живой разговор с Богом и хождение пред Ним. Для этого мы имеем спасительные таинства, которые помогают нам держаться на плову, то есть сохранять мирное расположение духа в этом неспокойном мире.— С Богом? Но для этого, я полагаю, нужно сначала верить в Него. Так ведь?Анабель смотрела в глаза священника и удивлялась его невозмутимому спокойствию.— Совершенно верно, — ответил он, поправляя на груди крест. — А еще, чтобы участвовать в таинствах, нужно как минимум быть крещеной. Что у нас с этим? — Его лицо приняло вопросительное выражение, а брови немного приподнялись вверх.«Опять какие-то условия», — поднялась у Анабель волна внутреннего протеста.— Святой отец, к чему такие сложности? — уже вслух спросила она, — Неужели нельзя это решить как-то проще?— Я как раз и говорю про самый простой путь — крестишься и пребываешь в Церкви благодати, наслаждаешься небесными дарами.После этих слов священник замолчал. Анабель тоже стояла молча и пыталась переварить услышанное. Крещение, это когда в речке купают? Что-то подобное она видела по телевизору. Но про себя не могла сказать ничего внятного. Через некоторое время она проговорила:— Я не знаю про крещение.— Ты сказала у тебя есть мать; она может знать?— Не знаю, я с ней не общаюсь.— Придется спросить, — продолжал настаивать священник, — это важно. К тому же, она ждет твоего звонка.Анабель внимательно посмотрела на него:— Откуда вам знать? Вы ничего обо мне не знаете!— Потому что она твоя мать. Поверь мне. Это проверено. Мне сейчас надо идти. Когда узнаешь про крещение, приходи в любое время. Буду рад тебя снова здесь увидеть.При этих словах он улыбнулся и чуть наклонившись заглянул ей в глаза. Затем развернулся и удалился вглубь храма.Какое-то время Анабель стояла в тяжелых раздумьях, затем не спеша вышла из храма. Всю дорогу домой она думала то о словах священника, вспоминая такие совершенно новые для нее слова и понятия, как исповедь, таинство, благодать, то о матери, с которой отношения испортились уже давно, то о распятии и скорбном лике Богородицы. Да и просто сам разговор с священником был для нее насколько новым, настолько же и необычным жизненным опытом. Пытаясь осмыслить все это, одно она понимала совершенно точно — звонок домой был неизбежен. Посещение храма наполнило ее душу чем-то новым и светлым, доселе неизвестным ей. И она хотела до конца во всем этом разобраться.Вечером, когда за окном усилился ветер, Анабель с ногами забралась в кресло и долго смотрела на телефон. Она то держала его в руках, то клала на стол, но набрать абонента «Мама» все никак не решалась. Пробыв в томящем выжидании приличное время, она уже было передумала звонить и окончательно отложила сотовый, но в этот момент ее взгляд упал на фотографию, стоящую в стенке за стеклом. На ней была она с Анной, мама Лилиан и бабушка Роза. Это была замечательная поездка в Поттсвилл штат Пенсильвания на родину дедушки Майкла. Он как раз делал этот снимок. Анабель вспоминала, как они катались на лошадях, рисовали мелками на асфальте, бегали по пустым улицам знаменитой Централии — города-призрака и оставляли для приведений рисунки на стéнах домов, помогали женщинам на огороде, поливали друг друга водой из шланга и вообще весело проводили время беззаботного детства. Именно следы этой искрометной радости и были запечатлены и освещены яркими лучами солнца на радостных лицах когда-то счастливой семьи. Анабель вспоминала свою мать — такую любящую и заботливую, часто улыбающуюся и называющую себя самой счастливой женщиной на земле, так как Бог подарил ей двух прекрасных дочерей. Наверно, именно поэтому так болезненно воспринималась ею боль утраты, — думала Анабель.Наконец, она взяла телефон и набрала номер. После нескольких длинных гудков на том конце повисла тишина. Сначала Анабель подумала, что произошло разъединение, но потом догадалась в чем дело.— Мам, ты здесь, ты меня слышишь?В трубке по прежнему стояла тишина.— Алло, мам!— Что ты хотела?Ее голос был низким и неприветливым. Создавалось впечатление, что кого-то насильно вынудили отвечать на нежеланный телефонный звонок.— Я… просто звоню, чтобы…, — Анабель пыталась связать мысли в стройное предложение. От волнения у нее с трудом это получалось, — чтобы узнать о своем крещении.В ответ не раздалось ни звука. Несколько секунд Анабель слышала лишь протяжный вой ветра за окном.— Ты что-нибудь знаешь об этом?— Не поздно ли ты решила покаяться?— Мам, только не начинай опять о старом!— Где ты тогда была со своим покаянием?! О старом?! Для тебя это «старое»!?— Я не то хотела сказать…, — начала было оправдываться Анабель.— Вот оно твое отношение — о старом! Я каждый день переживаю это снова и снова, как в первый раз. Я каждую ночь вижу ее во сне, а тебе и дела нет! Ты нисколько не изменилась и своими разговорами о крещении не сможешь меня переубедить!— Мам, послушай пожалуйста…— И отца тоже довела! У него и без тебя сердце было слабое.— Мам…— Ты сможешь когда-нибудь понять, что на свете есть и другие люди, кроме тебя?! Что за свои поступки нужно отвечать?! Что причиняя боль любимым, ты рискуешь остаться одна, совсем одна?! Ты понимаешь это?!Анабель молчала. Уже много лет назад она перестала предпринимать попытки что-то сказать или доказать матери, так как думала, что это бесполезно. На том конце провода был слышан плач. Анабель содрогнулась. Она давно уже не слышала, как плачет ее мама и сейчас была совершенно к этому не готова.— Как можно быть такой жестокой! — произнесла Лилиан сквозь слезы, — Лишила меня сразу обеих дочерей, а теперь звонишь, чтобы позлорадствовать!— Мам…— Не звони мне больше. Так я смогу быстрее забыть о тебе.— Мам, прости меня, — тихонько сказала Анабель, но в трубке уже были гудки. Телефон выпал у нее из рук, а сама она так и осталась сидеть в кресле и смотреть в одну точку обхватив руками колени. Одинокая слезинка украдкой скатилась по ее щеке и исчезла в складках кресла. Неужели невозможно вернуть хотя бы частицу прежних отношений, не говоря уже о счастье? Неужели нет таких слов, которыми можно было бы расположить к себе когда-то любимого и любящего тебя человека? Наверняка есть, только где же их взять? Или я делаю что-то не так? Может моих усилий недостаточно? В свое время ты приложила достаточно усилий, чтобы все разрушить, подошла основательно к делу.Ветер на улице напевал ноябрьские мотивы, а Анабель незаметно для самой себя погрузилась в воспоминания своей школьной поры.Стояло лето, и ночи были вполне сносными, чтобы в тайне от родителей до рассвета гулять и любоваться безбрежным океаном звезд. Но эта ночь была особенной для Анабель и ее друзей. Они долго готовились к ней и, наконец, момент истины настал! Но если для них это было простым развлечением, подростковой забавой, то для Анны это было серьезным испытанием на зрелость. Не отдавая отчета своим действиям, она слепо верила своей сестре и наивно стремилась быть взрослой. Еще накануне Анабель дала ей указания — куда и когда она должна прийти. В глубине души она сомневалась, что Анне вообще удастся ночью незаметно ускользнуть из дома. Но все приготовления были завершены и оставалось только следовать плану.Приближалась полночь. Именно в полночь Анна должна быть на условном месте. Ночь была ясной, и полная луна ярко освещала окрестности. Где-то там, между деревьев и кустарника по тропинке шла двенадцатилетняя девочка. Ее путь лежал на старое кладбище, в самую дальнюю его часть, где находилось несколько древних фамильных склепов. Анна знала про эти места и даже, кажется, один раз была на этом кладбище, но не одна и не ночью при полной луне. Где-то неподалеку раздался собачий лай, от которого девочка вздрогнула и испуганно оглянулась. Она опустила руки в карманы своей кофты и участила шаг. Наконец, в отдалении показались первые могилы. Черными пятнами они заполняли поляны и пригорки. Из-за недостаточного освещения прочитать поминальные эпитафии на плитах не представлялось возможным. Кладбище занимало солидное пространство, так, что незнакомый с этой местностью человек вполне мог заблудиться среди древних и новых захоронений. Количество крестов и памятников стало увеличиваться, могилы располагались все плотнее, заставляя Анну петлять прямо между ними или перепрыгивать почти рассыпавшиеся от времени плиты. Она старалась избегать темных лесистых мест с почти непроницаемым мраком, а держаться открытых участков, освещенных ярким светом луны. Ей было разрешено использовать ручной фонарь, который она и зажгла сразу, как только стала углубляться в город мертвых.Сначала она увидела один из склепов, который был поменьше и на секунду остановилась, освещая его фонариком и ища опознавательные знаки. Но ничего похожего на высокие конусовидные памятники по бокам входа она не видела, а потому по тропе прошла дальше. Но вот показался другой склеп, больший по размерам, точнее, это был вход в помещение склепа, с двух сторон от которого возвышались два острых шпиля. Это был он. Преодолевая жуткий страх, Анна подошла к деревянным дверям и, взявшись за тяжелое металлическое кольцо, потянула его на себя. Дверь поддалась почти сразу и с неприятным скрипом открылась. Звук скрипнувшей древесины гулким эхом унесся в глубину мрачных коридоров склепа и затерялся во тьме. Анна посветила фонарем. Луч света выхватил из темноты часть грязной лестницы уходящей вниз в подземелье склепа. Сделав неуверенный шаг, она начала спускаться. Лестница привела ее в небольшой прямоугольный зал, похожий на коридор, который заканчивался другими дверями. Здесь же по краям комнаты стояли каменные гробы. Анна обвела фонарем все помещение и медленно пошла вперед. В абсолютной тишине раздавался лишь звук ее шагов, точнее, шорох камешков, предательски хрустящих у нее под ногами.Она подошла к металлическим дверям, которые тоже были закрыты. Анна осветила фонарем ручки, выполненные в форме львиных голов с кольцами продетыми в нос. Взяв за железное кольцо, она потянула его на себя. При этом ржавые металлические петли издали такой оглушительный стон, что казалось пробудили всех покойников на кладбище. Анна застыла в ужасе и еще несколько секунд слушала затихающее в коридоре эхо. Еще не заходя в открывшееся помещение, она увидела в его центе каменную гробницу накрытую крышкой. Войдя внутрь, девочка застыла на месте. Тут начиналась самая главная часть испытания. Ей нужно было пробыть в этом помещении ровно час. Анна вцепилась в фонарик двумя руками и старалась не шевелиться. Мертвая тишина буквально оглушала своим звоном. Анна каждую минуту смотрела на свои часы и молилась, чтобы батареек в фонарике хватило на час. В какой-то момент фонарь вдруг погас. Анна стала судорожно трясти его и молотить рукой, пока свет опять не загорелся.Прошло минут двадцать. Она уже привыкла к темноте и могла видеть, как из продолговатых окошек под потолком в помещение проникает тусклый лунный свет. Она даже почти успокоилась, выровняла дыхание и, присев на корточки, играла с фонарем, освящая полосу узоров на гробнице, когда вдруг произошло невозможное. В тишине раздался какой-то тяжелый скрежет. Анна вскочила на ноги и с ужасом увидела, как прямо перед ней крышку каменного гроба изнутри отодвигают в сторону чьи-то костлявые руки. Направив луч света в том направлении, она увидела длинные когти на руках и сине-зеленый цвет кожи. Кто-то рывками и с усилием сдвигал тонкую мраморную плиту, а из самого гроба раздавалось какое-то рычание. В шоковом оцепенении Анна стала пятиться назад, не отводя широко раскрытых глаз от ужасающей картины. Вот крышка уже наполовину сдвинута и из гроба неестественно медленно поднимается чья-то фигура. Длинные волосы свисают плотными прядями и скрывают лицо. В этот самый момент Анна услышала сзади какой-то шорох. Быстро обернувшись и направив фонарь в сторону звука, она увидела, как из гробов, стоящих по бокам коридора, вываливаются другие фигуры — сначала две, потом еще две и медленно ползут по направлению к ней.Издав пронзительный крик, Анна бросилась между ними к лестнице, ведущей на верх. Взлетев по ней со скоростью молнии и мелькнув на мгновение в лунном свете, она исчезла в ночной темноте. Ее крик еще какое-то время оглашал кладбище, но уже через минуту он затих.— Я думала, что окоченею здесь, — сказала Анабель, выпрыгивая из гробницы. — Теперь я понимаю, что чувствуют покойники лежа в холодном гробу.— Ты чего так рано, надо было 30 минут ждать, мы же договорились, — вставая с пола сказал один из ребят по имени Джейсен.— Я замерзла, ты понимаешь!? Надо было еще что-нибудь под эту сорочку одеть.— Да, прохладно здесь.— Вы это видели?, — ребята с трудом сдерживали смех, — Да она легко сейчас даст фору самой Элизабет Робинсон. — Они засмеялись.— Анна, мне нужны твои мозги, — Микки изобразил мертвеца.— Мне кажется, — сказала Моника, знакомая Анабель, — теперь она обидится на нас и будет обходить за версту.— Ну да, как же!, — возразила Сара, девушка с другого факультета, — Теперь она взрослая и будет постоянно ошиваться с нами.— Какая же она взрослая? Она не прошла испытание!— А по-моему, получилось отлично. Давно так не веселился! Надо бы ввести это в практику.— А что, отличная идея — теперь все малолетки должны будут доказать, что могут учиться в средней школе.— Думаю, не нужно этим злоупотреблять. Как бы не вышло чего.Ребята возвращались обратно, по дороге весело смеясь и снимая весь свой маскарад. Они шумно обсуждали происшедшее и делились своими впечатлениями. Полная луна освещала им путь и, казалось, улыбалась вместе с ними. Они шутили, что запомнят эту ночь надолго. Как же они были правы, только случилось это совсем по другой причине.Налетевший очередной порыв ветра оторвал замерзшую ветку, которая звонко ударила по подоконнику. Анабель вздрогнула и несколько раз моргнула. Она никогда не была в восторге от воспоминаний, но не могла противостоять их навязчивой природе. Уносясь в прошлое и заново переживая происходящее, она переосмысливала свои поступки и мотивы, по-новому видела события и свою роль в них. И от этого ей становилось только хуже — груз ответственности душил и не оставлял сомнений в ее личной причастности.Засыпая, Анабель опять смотрела на веселые лица на фотографии с тумбочки и сожалела, что все повернулось именно таким образом. Будущее пугающе неизвестно, а прошлое не вернешь. Но в ночных кошмарах прошлое все равно настигало ее. И этой ночью ей опять предстояло лежать в ожидании в холодном гробу и слушать свой пронзительный крик, теряющийся в темных уголках сырого склепа.Следующий день прошел как обычно. На работе было несколько экскурсий, в перерыве между которыми Анабель коротала время в чтении, общении с Вероникой, либо просто сидела и задумчиво смотрела в огромные окна витрин. Вечер тоже не предвещал никаких неожиданностей. Анабель уже морально настроилась на привычную волну вечерней монотонности и скуки. Но когда на зазвонившем телефоне она увидела фотографию матери, то поняла, что ошиблась.— Мам, привет.— Бэллочка, я тут подумала, что нам нельзя так больше…— Мам, прости меня за все. Мне давно надо было это тебе сказать. Может быть вся моя жизнь идет наперекосяк как раз из-за этого. Ты абсолютно права, ты всегда была права — я только о себе и думаю постоянно. Моя проклятая самовлюбленность только увеличивает пропасть между нами. И мне очень жаль, что я ничего не могу исправить. Я не могу вернуть тебе Анну. Но я хочу, чтобы ты знала — у тебя есть дочь! Прошу, не вычеркивай меня из своей жизни. Я лишила тебя дочери, но прошу, не лишая меня моей матери.Еще только начав говорить, Анабель уже почувствовала набегавшие слезы. И теперь она разразилась безутешным плачем. Горячие слезы обжигали ей щеки, но она не могла их остановить. Да и не хотела. Это были слезы примирения, слезы воссоединения, и они бесконечно отличались от слез уязвленного самолюбия, которые знала Анабель. Она рыдала навзрыд, а на том конце провода плакала от радости ее мама, радуясь воссоединению оставшихся осколков разбитой семьи.Их разговор продолжался еще очень долго; за годы непонимания накопилось столько невысказанного, столько наболевшего. Они говорили и слушали, смеялись и плакали, вспоминали истории любимых фотографий и радостные моменты. Помимо всего прочего Анабель узнала, что давным-давно была крещена у протестантов — в Шведской лютеранской церкви и почувствовала некоторую гордость за то, что является крещеной.С этой радостной новостью на следующий день она поспешила в уже знакомый ей храм. Светило солнце, отчего город наполнился яркими тонами, а настроение Анабель было еще более праздничным. Для себя она определилась и видела причину своего эмоционального подъема в примирении с матерью, за что и хотела поблагодарить священника из храма.

 Человек около десяти стояло и молилось, а облако кадильного дыма не спеша поднималось под купол храма. Анабель заметила, что панихиду служит другой священник. Подойдя к свечному ящику, она обратилась к сидевшей там женщине:— Здравствуйте. А где священник, с которым я вчера разговаривала? Вы же помните меня?Женщина кивнула в ответ и указала рукой на алтарь:— В алтаре, — коротко ответила она, — нужно подождать там.Анабель отошла от прилавка и направилась к правому клиросу, на который указала ей женщина в платочке. Встав рядом, она стала терпеливо ждать, мысленно пытаясь сформулировать свою речь. Минут через 5-10 из южной алтарной двери вышел вчерашний священник. Сегодня он был в черной рясе и держал в руках несколько книг. Увидев Анабель, он улыбнулся:— Кого я вижу! Девушка, которая любит быстро и просто решать проблемы!Анабель улыбнулась в ответ. Это был уже принципиально другой диалог. Они общались около часа, в течение которого Анабель узнала, что его зовут отец Киприан и поведала ему о своем лютеранском крещении. Отец Киприан, в свою очередь, рассказал ей о Православии, заблуждениях протестантизма и его историческом пути. Особое внимание он уделил мучениям совести и таинству Покаяния.— Очень часто, — говорил отец Киприан, — люди живут с грузом грехов, который давит на них и мучает. Они пытаются найти спасение и облегчение своей совести в разного рода увеселениях и пороках, алкоголе и наркотиках, музыке и искусстве, пытаясь всем этим заполнить внутреннюю пустоту в своей душе. Но от этого бывает только еще хуже, так как душе нужна духовная пища — молитва и слово Божие.Ты уже столько лет горишь в огне своей совести и живешь с грузом на душе! Может пора уже избавиться от этого непосильного бремени?— Да, — ответила Анабель, — я очень этого хочу, и мне это очень знакомо. Наверно, бессознательно я всегда этого желала.— Вот и замечательно! Но сначала тебе необходимо стать православной христианкой.Отец Киприан вкратце рассказал ей о трех чинах перехода в Православие из других религий и сказал, что ему нужно уточнить у своего епископа некоторые детали ее случая. После этого они обменялись номерами телефонов и договорились о встрече.— Я очень рад, что у тебя все налаживается с твоей мамой, — сказал отец Киприан, — Мама — это одна из тех святынь, которую мы имеем на земле от Бога. И если для верующего показателем отпадения от Бога можно назвать забывание основных молитв, например, «Отче наш», то пиком отпадения от семьи, является — ненависть к матери.Когда разговор уже подходил к концу, и Анабель собиралась уходить, вдруг рядом прошла монахиня. На голове у нее был уже знакомый Анабель темный норковый берет с цветами. Но это была другая монахиня с тем же беретом.— У вас тут все монашки в норке ходят? — улыбнулась она.— Нет, не все, — отец Киприан улыбнулся в ответ. — У нас подвизаются две монахини. А этот берет кто-то пожертвовал. Они иногда носят его по очереди. Не думай об этом; сосредоточься сейчас на восстановлении храма твоей души.Анабель ушла, окрыленная ожиданием чего-то, хотя и неизвестного, но хорошего. Она чувствовала приближение каких-то светлых перемен в своей жизни, чего-то, что изменит ее навсегда. И эти перемены не замедлили наступить. Уже через несколько дней позвонил отец Киприан и сказал, что поскольку она крещена в традиционном лютеранстве и с тремя погружениями, то ее можно принять по второму чину — через миропомазание.В тот день Анабель пришла в храм вместе со своей подругой Вероникой и еще несколькими близкими знакомыми, с которыми посчитала нужным поделиться своей радостью. Она очень волновалась и нервничала, но когда начался чин присоединения, то почему-то стала абсолютно спокойной. Для большего осознания грехов и спокойствия ее совести, отец Киприан решил во время чина присоединения провести исповедь. Когда Анабель впервые в жизни подошла к исповедальному аналою, то опять заволновалась: ее сердце учащенно забилось, а ладони вспотели. Какое-то время она стояла молча и понимала, что момент перемен настал. Она в нерешительности молчала, но отец Киприан не торопил ее. Он просто ждал. Анабель уже открыла рот, чтобы произнести слово, как вдруг почувствовала, что ее дыхание стало учащенным, а глаза наполняются слезами. К горлу подступил ком. Наконец, сделав над собой немалое усилие, она сказала:— Я… убила свою сестру. Я убила…Больше она ничего не успела произнести. Слезы бурным потоком хлынули из ее глаз, а грудь содрогалась и горела огнем. Закрыв лицо руками, она стояла и горько плакала ничего не видя перед собой. Она боялась этой фразы вот уже одиннадцать долгих лет. Больше всего на свете она боялась признаться в этом не только кому-то постороннему, но даже себе самой. Всю последующую за школой жизнь она чувствовала за собой вину, но всякий раз пыталась упрятать эти чувства в самые глубины своей души. И сейчас в эти отдаленные уголки утомленной души, впервые проник Божий свет надежды и всепрощения.Через несколько минут, когда плач приутих и стало возможно говорить, Анабель начала свой рассказ.— Нас у матери было двое: я и моя младшая сестра Анна. Как часто бывает, Анна пользовалась бóльшим вниманием и большей любовью в семье. Все было для нее. По крайней мере, мне так казалось. У меня это всегда вызывало ядовитую зависть. Дома мы жили мирно, хотя какие-то разногласия бывали постоянно. Но вот в школе я делала вид, что не знаю ее. Я как будто получала там возможность выплеснуть скопившееся дома недовольство. Но незлобивая Анна, казалось, этого не замечала. Она стремилась быть взрослой и во всем походить на меня. На руке у нее постоянно висел маленький медвежонок Тедди. Он был сделан из какой-то светоотражающей материи и светился в темноте. Я помню, что из-за него мне было стыдно с ней разговаривать в школе. Я тогда не понимала, что она была еще совсем ребенком: таскала с собой игрушки, да и выглядела младше своего возраста. Мы могли бы никогда и не пересечься в школе, если бы она была чуть младше, но она постоянно догоняла меня. Подпитываемая общими школьными настроениями, я сделала выбор в пользу своего положения среди школьных друзей. Я предала Анну. Но самое плохое было впереди.Однажды мне пришла мысль — устроить ей что-то вроде инициации. Она хотела казаться взрослой, думала я, так пусть это докажет. Мы с моими друзьями устроили ей испытание, которое состояло в том, чтобы пробыть ночью на кладбище некоторое время. По сути, простая проверка нервов. Но секрет был в том, что мы спрятались там и сильно напугали ее. Для нас это была забава такая, мы развлекались. Я даже не уверена изменилось бы наше отношение к ней, пройди она это испытание. Но произошло то, чего никто не мог предвидеть. Когда Анна в страхе убежала с кладбища, мы пошли обратно и всю дорогу смеялись над нашей изобретательностью и удачной шуткой. Пока не дошли до нескольких частных владений обнесенных невысоким забором. Проходя вблизи одного из них, рядом с нами за забором залаял большой канарский дог. Мы в страхе отпрыгнули и рассмеялись. Их там оказалось двое. Но прéса канарио не обращая на нас никакого внимания продолжили что-то есть на траве недалеко от забора. Кто-то из наших подошел поближе и спросил: «Что у них там?» Мы припали к решетчатой стене забора и стали рассматривать. Свет прожекторов едва достигал до нас, а потому все видели только какое-то большое черное пятно. Но только не я.Анабель на секунду замолчала и некоторое время беззвучно плакала. Потом она продолжила:— Под ногами собак трепыхался маленький светящийся медвежонок.Анабель опять замолчала и продолжала плакать. Отец Киприан глубоко вздохнул и закрыл лицо рукой. Никто этого не видел, но его сердце сжималось от боли, а глаза застилала пелена слез. Не часто можно услышать на исповеди что-то подобное.— Я не помню что было потом. — продолжала Анабель, — Помню только, что кричала, как сумасшедшая, на что собаки не обращали никакого внимания.Уже через неделю весь город знал что произошло. Двенадцатилетнюю девочку разорвали два преса канарио. Эти газетные заголовки до сих пор стоят у меня перед глазами. Мы с ребятами не понесли тогда ни уголовной, ни административной ответственности. Но нас — меня, ожидало нечто другое, но не менее тяжелое — груз личной ответственности за содеянное. Ведь это была моя идея, я все затеяла, и всем об этом было известно.После этого мать, как будто подменили: она охладела ко мне, вообще перестала разговаривать, перестала есть, стала худой и замкнутой. Можно сказать, что контакт с семьей я поддерживала через отца, который продолжал со мной общаться. Но было видно, что это событие его тоже сильно подкосило. Это стало очевидно, когда через несколько лет у него случился сердечный приступ, — он умер прямо в гараже, когда ремонтировал газонокосилку. Это была очень непростая пора. К тому времени я уже заканчивала высшую школу. Мать, пользуясь случаем, предложила мне переехать к бабушке, якобы для учебы в местном колледже (по баллам я вполне проходила). А заодно могла бы ухаживать за ней. Но я-то догадывалась, что она просто не могла меня видеть. Может быть она видела во мне Анну. Я не знаю.Анабель замолчала. Отец Киприан молча накрыл ее епитрахилью и прочитал разрешительную молитву. После этого он продолжил чин присоединения и помазал ее миром с наречением ей имени — Анна. Тяжелый камень с души был сброшен, а многолетний огонь совести потушен. Благоуханное миро, смешиваясь со слезами, стекало по ее щекам, а на сердце была неописуемая радость — радость обретения Бога.Теперь Анабель (в Православии Анна) постоянная прихожанка и участвует во всех англоязычных службах на этом приходе. Так получилось, что престольный праздник в этом храме совпал с днем ее тезоименитства, что стало для нее особой радостью. В галерее теперь одним из главных экспонатов для Анабель стала икона распятия. Она могла долго рассказывать о ней, погружая экскурсантов в глубокий исторический, иконографический и сотериологический смысл изображенного на иконе события. Теперь Анабель знала тайну «бездействия» Богородицы в спасении Своего Сына от страданий — это была воля Божия, которая совершилась бы в любом случае. Впереди было первое причастие и долгие годы изучения Православия и познания себя, непростой борьбы со страстями, победы и поражения. А пока это Рождество Анабель впервые встретила со своей мамой. Обнявшись на пороге отеческого дома и плача от счастья, Лилиан тихонько сказала ей на ухо:— Ты вернула мне Анну. Ты все-таки вернула ее мне.

Роман Кропотов

29 октября 2013 г.