Боль-хороший учитель и прекрасный доктор..

НИКИТА ПЛАЩЕВСКИЙ: "КАРМАН ДЛЯ БОГА".   Мне всегда хотелось красивой жизни. Когда был студентом, и денег не хватало даже на гречку, мыло я покупал обязательно "Камей". Пусть голодный, но зато хорошо пахнущий. Потом — зажигалка Zippo. В 93-м, когда я её купил, она стоила целое состояние. Но она того стоила. Круто было. Как у Микки Рурка в фильме "Харли Дэвидсон и Ковбой Мальборо" или у Брюса Уиллиса в "Крепком орешке". Ну, и "маст хэв" конца девяностых и всей доайфоновской эры — мобильный телефон последней модели.  Я окончил Театральную академию, стал диджеем на радиостанции "Европа плюс" и желанным гостем самых модных ночных клубов северной столицы. Потом — арт-директором одного из таких клубов. Занимался набором красивых девушек для стриптиза и постановкой шоу-программ.  Жизнь, что называется, удалась! Она превратилась в сплошную вечеринку — все весёлые и красивые, много смеха, танцев и денег. Днём я спал, ночью помогал веселиться другим и веселился сам.  Однако всё равно чего-то не хватало. Было ощущение пустоты, тревоги, прохладного сквозняка, который я ощущал прямо внутри себя. Праздника требовалось всё больше и больше, и я создал свою фирму по организации мероприятий. Теперь праздник стал моим бизнесом.  *** А потом… Потом наступил новый, 2005-й год. Приболевшая дочь, врач, анализы, срочная госпитализация и диагноз — острый лимфобластный лейкоз. Рак крови, если проще.  Первая детская городская больница. Белая палата, белый коридор, врачи. Тишина. Стерильность. Дочке чуть больше года, в маленькой ручке — маленький катетер. Химиотерапия, гормоны, она теряет волосы и стремительно толстеет. Лысая голова, печальные глаза. Стоматит. В руке с катетером — сосиска. Сама почти круглая, потому что всё-время ест, ест, ест…  В больнице мы жили полгода. Я в режиме «помощник», жена — в режиме «постоянно».  Их госпитализировали 23 декабря, в самый разгар новогодних корпоративов. Мы с женой каждый вечер выезжали на банкеты — работать-то всё равно надо было, — оставляя с ребёнком бабушек. Жена в красивом костюме пела «Happy New Year», я шутил и поздравлял всех «с Новым годом и новым счастьем». Туда приходили нарядно одетые женщины с вечерним макияжем и тщательно уложенной прической. Они приносили с собой туфли на высоком каблуке, переодевались в гардеробе и шли танцевать под Рики Мартина или Тома Джонса.  Прямо с банкета мы ехали в больницу. В холодную белизну палат, к детям без улыбок, потому что вся нижняя половина лица — белый прямоугольник маски, над которым большие грустные глаза. Детские маски были в дефиците, поэтому детям надевали взрослые, завязав резинки узелком. Оглушенные ненакрашенные мамы в спортивных штанах и тапках. Это была совсем другая жизнь. Непонятная, страшная, некрасивая.  Некоторые дети уходили домой. Некоторые просто уходили.  Телефоны замолчали, все «друзья» куда-то пропали, — наверное, звонить нам было совсем не весело. Было очень страшно, и мучил вопрос — за что? Деткам-то — за что?!  *** Единственное, что я умел делать на тот момент, — это устраивать праздники.  Прямо в больнице я организовал детскую ёлку, на которой здорово отработали мои друзья — «Театр странствующих кукол господина Пежо», а сам выступил в роли Деда Мороза. Пожалуй, это было одно из первых мероприятий за последние годы, где на меня смотрели трезвые глаза. Праздник состоялся прямо в холле отделения химиотерапии, дети собрались у наряженной ёлки, все в масках — правда, не маскарадных, а стерильных, — но они смеялись и были счастливы, и вместе с ними радовались родители, и это было… Красиво.  И тихо. Впервые за многие годы без алкоголя в душе была тёплая тишина. Будто, наконец, дверь моего сердца прикрыли плотнее, и сквозняк прекратился.  Потом я пошёл в те палаты, в которые мне было можно (в стерильные боксы нельзя), — пошёл как Дед Мороз и поздравлял с Новым годом детей, которые не могли ходить. Я знал, что некоторые из них почти наверняка из этой палаты уже никогда не выйдут, и это было… непросто. Если честно — тяжело. И страшно. Но… было ощущение, что я впервые в жизни делаю что-то правильно, что впервые в жизни я участвую в настоящем празднике жизни, и ничего важнее и красивее я никогда не делал.  ***  Дочь выписали. Дали инвалидность. Мы посещали центр социальной реабилитации инвалидов и детей-инвалидов. Наступал очередной Новый год, я предложил поздравить детей и опять выступил в роли Деда Мороза. А потом меня попросили вести в этом центре реабилитации театральную студию, и это было так странно: где я — и где театральная студия-кружок для детей-инвалидов?! Однако я согласился. И несколько лет этим занимался.  Под Новый год ездил по квартирам тех детей, которые из дома не выходили. И это было ещё тяжелей, чем в больнице. И не потому, что дети были особенными. А потому, что рядом с ними, рядом с их родителями, каждый день жизни которых — подвиг, я сам чувствовал себя инвалидом. Человеком с ограниченными возможностями, который до этого времени жил слепым, глухим и парализованным.  Мне самому была нужна реабилитация, я заново учился жить, и моими учителями стали дети-инвалиды.  Они очень красивые.  *** С тех пор прошло больше десяти лет.  Сегодня я отец троих здоровых детей, актёр кино, любимый и любящий муж, спортсмен. Дочь давно выздоровела, инвалидность сняли. 0на — умница, красавица и отличница. Я давно не работаю в ночных клубах, красивая женщина ждёт меня дома — совсем недавно жена получила корону «Миссис Санкт-Петербург». Зажигалка мне не нужна, я не курю много лет, а телефон… Телефон у меня кнопочный. И батарея у него отлично держит!  Моя трудовая книжка до сих пор лежит в Центре социальной реабилитации. Много лет я веду мероприятие «Созвездие героев», в котором мы вручаем премию «Золотое Солнце» — людям, которые не сдались, оказавшись в сложной жизненной ситуации. Это настоящие герои, которые, как подорожник, пробивая асфальт всех сложностей и ограничений, стремятся к свету, даря надежду и силы всем, кто рядом.  Чем крепче асфальт — тем сочней подорожник!  Мне важно об этом помнить.  Все то, что я особенно ценю сегодня, — стало следствием именно тех самых проблем и сложностей, которые пережила наша семья. И болезнь дочери была важным этапом нашего взросления.  Можно ли было без этого? Не знаю. Вряд ли. Видимо, по-другому я не понимал.  Причина событий может быть не в прошлом, а в будущем, и вопрос «за что» меняется тогда на вопрос «для чего». Боль — хороший учитель и прекрасный доктор.  И какие бы испытания ни предлагала мне жизнь сегодняшняя (их, поверьте, хватает), — я верю, что эти испытания — как карман. Карман для Бога, в который Он обязательно положит столько конфет, сколько влезет, и других угостить хватит, и ещё вываливаться будут.  В нашей семье так и произошло.  Возможно, завтра снова будет очень больно, возможно.  Я молюсь только об одном — не забыть, что чем глубже карман, тем больше конфет.