Секреты счастья... История тридцатая.

Рассказ"Рожа" — Лилия Малахова

Бум-бум-бум-бум. Пульсирующая боль прорвалась в сознание. Перед глазами возник красный свет. Мгновение спустя Ирина поняла, что лежит с опущенными веками. Надо открыть глаза, но сил нет.

Какое-то движение рядом. И странный отвратительных запах. «Я на помойке?!» С трудом она заставила себя приподнять веки, и в первый момент сердце зашлось от страха. На нее смотрела отвратная рожа: опухшая, не бритая, грязная, с покрывшимися коркой царапинами и выпученным, налитым багровой кровью глазом. Этот глаз был самое ужасное, что когда-либо приходилось видеть Ирине. Воспаленный, слезящийся, с расширенным зрачком, он был воплощением скотства, до которого способна опуститься человеческая особь. Ирина резко села – слабость как рукой сняло. А рожа расплылась в довольной улыбке.

– Кто вы?! – воскликнула Ирина и, увидев, как небольшой в грязной одежде человек бросил взгляд на ее ноги, поспешила одернуть юбку и приготовилась защищаться.

– Да ты не боись! – сказала рожа хриплым голосом. – Я в этом плане безопасный. А зовут меня Серегой. Тебя-то как звать?

– Ирина, – ответила она, напряженно глядя на собеседника.

– Я тебе сейчас водички принесу. Посиди тута.

Серега ушел, а вместе с ним ушел и гадкий запах. Теперь не было сомнений – эта вонь исходила от Сереги. «Вшей тут не нахвататься бы!» – Ирина обвела взглядом помещение, в котором находилась. Не сразу она поняла, что это подобие шалаша, построенного из толстых жердей, накрытых кусками какой-то плотной старой ткани, картона и фанеры. Помещение было маленьким, старый разваленный диван занимал примерно треть площади. В центре было кострище, над которым на треноге висел котелок. Старое замызганное кресло в углу выполняло роль комода – на него были навалены пожитки хозяина. Два ящика, наполненные всякой дребеденью вроде разбитого зеркала от автомобиля и пластиковых бутылок, стояли вдоль картонной стены. Ирина захотела посмотреть на себя, она чувствовала, что лицо сильно ободрано. Ползком она двинулась в сторону ящика, в котором увидела зеркало, но ее замутило, зашатало, и она легла на землю, прикрытую все тем же картоном. Тут в шалаше появился Серега с пластиковой бутылкой в руках.

– Э-э, – сочувственно протянул он. – Куда это ты собралась, подруга? Вся голова побита, а ползешь куда-то. Ну-ка, давай-ка на диван…

И он протянул к ней красные в каких-то царапинах и язвах руки.

Ирину едва не стошнило от накатившего чувства омерзения.

– Не надо, я сама, – сдавленным голосом прошептала она и поползла к дивану.

– Я руки помыл! – немного обиженно сказал ей вслед Серега и по-пионерски показал ладони. – С мылом!

«У тебя еще и мыло есть?» – мысленно съязвила Ирина, но решила не оскорблять своего спасителя и промолчала. А Серега подошел к ней и поставил на ящик бутылку.

– Это вода хорошая, из магазина, – сообщил он. – Пить можно, – и опять ушел.

Ирину просто выворачивало наизнанку от мысли, что придется взять в руки бутылку, которую перед этим держал этот гнусный человек, которого и человеком-то трудно назвать, так, нечто неопределенное о двух ногах. Но сильно хотелось пить и еще сильней хотелось смыть с рук и лица грязь. Ирина посмотрела по сторонам. Ни одной чистой тряпки. Досадливо вздохнув, она через подол юбки взяла бутылку, подолом же обтерла ее и открыла.

Какое счастье! Вода… Она помыла руки, осторожно ополоснула лицо и, наконец, решилась напиться. Бутылка на самом деле была магазинной, запечатанной. Серега или решил потратиться ради своей гостьи или просто своровал бутылку для нее. Ирина, чуть освежившись, осмотрелась еще раз. Да, она в картонном шалаше, а ее гостеприимный хозяин, судя по всему, обычный бомж. «Ой, мамочки, как же я сюда попала?» – Ирина откинулась на жесткую подушку и закрыла глаза.

О том, что Вадим завел любовницу, она догадалась сразу. Он стал возвращаться домой по ночам, на расспросы отвечал с раздражением и стремился сделать вид, что страшно устал и ему не до разговоров. Он засыпал, отвернувшись к стенке, забывая о том, что женщине не нужно много фактов, для того, чтобы понять, что происходит. Ирина лежала рядом и вдыхала чужой запах, который муж приносил с собой на одежде и волосах. Запах другой женщины. В одну из ночей, дождавшись, пока Вадим заснет, Ирина тихонько прокралась в прихожую и стала шарить по карманам его куртки. В них не было ничего. И тогда она взяла его сотовый и открыла сообщения.

Она сидела в прихожей часа полтора. Она знала эту женщину. Анжела. Она работала на фирме мужа руководителем отдела сбыта. Ирина видела ее пару раз, и та сразу не понравилась ей. Дерзкая, считающая себя неотразимой, и, что самое обидное, таковой и являющаяся. Анжела принадлежала к категории женщин-соблазнительниц, это было видно сразу. Стройная крашеная блондинка с прической в стиле пятидесятых, всегда одета так, словно она не на работе, а в ресторане. Мужики так и увивались около нее, а она словно не особенно и обращала на них внимание. И Ирина видела, каким взглядом смотрел на нее Вадим. Она разозлилась на него, но ничего не сказала – мужик есть мужик. Значит, они все-таки сошлись.

До рассвета Ирина думала, что ей делать. Первым ее порывом было устроить грандиозный скандал, выставить мужа вон из дома, вышвырнуть с балкона его вещи и с утра пораньше идти в суд подавать на развод. Но тут же она подумала, что так попросту без боя отдаст его в руки соперницы. А развод… Скорей, это Вадим вышвырнет ее из дома. С его связями такой ход дела вполне возможен. Да даже разделив имущество пополам, на что Ирина будет содержать его? Развестись с Вадимом значило остаться безо всего. «В конце концов, – рассудила Ирина, – я не работаю, денег он мне дает достаточно, а эта… – она хмыкнула. – Ну, пусть будет так. По крайней мере, мне есть, ради чего терпеть».

И она решила сделать вид, что ничего не происходит. Но оскорбленное самолюбие нет-нет, да прорывалось наружу. Ирина стала взрываться по каждому пустяку, дурное настроение не покидало ее. Скандалы случались через день, Вадим тоже выходил из себя, тоже начинал кричать и уезжал, хлопнув на прощание дверью. Уезжал к той. Ирина, оставшись одна, то злилась, то плакала, то давала себе слово больше истерик не закатывать, то решала завтра же подавать на развод. Но, успокоившись, опять думала о том, что слишком многое находится на противоположной чаше весов, и оставляла мысли о разводе.

Вадим, судя по всему, понял, что жена догадалась о его увлечении, и тоже злился. Было видно, что он хотел бы уйти от Ирины, но не знал, как это сделать с наименьшими потерями для себя. Он тоже не хотел терять имущество.

Напряженность росла. Наконец, четыре месяца спустя, Вадим сказал Ирине, что она должна поехать с ним в соседний город на презентацию филиала. Ирина была очень удивлена, раньше муж никогда не брал ее на подобные мероприятия. «Неужели он решил наладить отношения?» – мелькнуло у нее, и она пошла одеваться.

Садясь в машину, Ирина спросила, почему Вадим одет не в костюм.

– Там переоденусь, – мрачно буркнул он и захлопнул за ней дверь.

Дорогой Вадим все время молчал, а Ирине страшно хотелось спросить: не надумал ли он, в самом деле, бросить Анжелику. «Только бы сказал, что «да», – думала она, уже готовая простить мужа и снова принять его в свое сердце. Но начать разговор первой она не решалась, слишком уж мрачное лицо было у Вадима.

Когда джип свернул под шоссе, Ирина немного удивилась – куда это они едут? А когда за окнами замелькали пустыри, то она подумала, что странно, что Вадим решил открыть филиал в такой глухомани. А потом произошло и вовсе нечто странное – Вадим отстегнул ее ремень безопасности.

– Ты что?! – воскликнула Ирина. Вадим прибавил газу, автомобиль стал входить в довольно крутой поворот. И тут Вадим протянул руку и открыл дверь со стороны Ирины.

– Извини, – сказал он глухим голосом. – Ничего личного.

И вытолкнул Ирину из машины.

Падения она не помнила совсем. Видимо, удар был такой силы, что она сразу потеряла сознание, и пришла в себя только здесь, в этом бомжатском убежище.

В шалаш опять вошел Серега и, сверкая своим багровым глазом, спросил:

– Ну ты как тама?

– Ничего, – с трудом отозвалась Ирина.

– А я вот сумку твою принес, – он поставил к дивану сумку.

– Ничего не трогал, – заверил он, – даже не открывал.

– Спасибо.

Бомж опять ушел. Ирина проверила сумку – действительно, все на месте. Надо приходить в себя и … И что «и»? Ирина отчетливо осознала, что ей некуда идти. Вадим пытался ее убить. Теперь она для него – откровенная угроза, стоит ей объявится, как он наверняка доделает то, что ему не удалось с первого раза, ведь такими вещами не шутят, просто так от попытки убийства не отделаешься. К подругам тоже нельзя – сразу передадут. Даже в больницу нельзя – тут же сообщат по месту жительства. В милицию? У Вадима столько знакомств… А потом он может сказать, что Ирина сама выпала из машины. Психанула, открыла дверь и выпала. Доказательств, что это он вытолкнул ее, нет.

С улицы донеслись пьяные вопли. Ирина вздрогнула, но в шалаш вошел Серега и поспешил ее успокоить:

– Это Танька моя с полюбовником надрались, последнюю чекушку делют.

– Танька? – удивилась Ирина. – А кто она тебе?

Сергей усмехнулся, присаживаясь рядом с диваном на ящик.

– Жена моя. Супружница законная.

– И ты что – терпишь?

Серега опять усмехнулся, тряхнув косматой гривой выцветших рыжих волос.

– А чё? Я-то всего себя уж пропил, а она баба в соку еще. Ей мужика нужно.

Ирина с недоумением смотрела на своего собеседника. Если его жена еще в соку, то сколько же им лет? На вид – не меньше шестидесяти.

– И сколько тебе лет? – спросила Ирина, решив, что здесь нормы приличия особо не чтутся.

– Гы… Сорок два! – растянул потрескавшиеся запекшиеся губы бомж. – А Таньке того меньше. На пять лет она меня моложе. Тридцать семь ей, значит. Не похоже, да?

– Не похоже, – призналась Ирина.

Сергей подошел к своим ящикам, покопался в них и выудил круглое зеркало с ручкой.

– На, – протянул он вещицу Ирине. – Слушай, ты есть-то хочешь?

– Спасибо, нет. Мутит меня. Сотрясение мозга, наверное.

Некоторое время бомж с интересом наблюдал, как она осматривает себя в зеркало, изучая ссадины на лице, а потом сказал:

– Я чего сказать-то хочу… – он вытер рукой рот. – Я сейчас за сумкой когда ходил, видел там машины понаехали две. Черные такие, большие. Джипы. Ну и мужики-то ходят так все по кустам. Тебя, что ли, ищут?

Ирина тревожно взглянула на него.

– Не знаю… Может, и меня.

Серега выжидательно смотрел на нее. Он, видимо, смекнул, что дело не чисто.

– Я что сказать-то хочу… – продолжил, наконец, он. – Видел я все. Как он тебя из машины выкинул. Потому сюда и притащил. Он-то даже не остановился, уехал. Скажет, наверное, все, мол, прихлопнул. Ну я тебя сюда, а то, думаю, вернется, да камнем по башке даст для верности…

Ирина внимательно посмотрела на Серегу. Выходит, он ее спас. А мог просто сумку забрать да и смотаться. Значит, осталось в нем еще хоть что-то человеческое. А он смотрел на нее и часто моргал своим выпученным красным глазом.

– Может, сказать кому, что ты здесь? – наконец, спросил он. – Родственники-то есть?

Ирина задумалась. Помощь нужна, но к кому обратиться? Уехать в Питер к тетке? Нет сил на такой путь. Домой нельзя возвращаться. Больше надежных людей нет.

– Не знаю, – подавлено ответила она. – Я вообще не знаю, что мне теперь делать. Уеду, может, в Питер, только отлежаться надо.

Физиономия Сереги переменилась и стала серьезной.

– Ну ты лежи тогда, я пойду. Ты поспи, что ли, – он извлек из ящика старое одеяло, встряхнул его пару раз и протянул ей.

– Оно чистое, только старое. Не боись.

Когда он вышел, Ирине все-таки пришлось накрыться колючим старым одеялом. От него пахло землей, но деваться было некуда. И она заснула на своем жестком неудобном ложе, поджав ноги и спрятав голову под одеялом.

Наступившее утро не принесло ничего хорошего. Идти по-прежнему было некуда, плюс сильные головные боли и постоянное желание спать. Кроме этого болели ушибы и ссадины на локтях, коленях и боках. На дне сумочки Ирина нашла анальгин, но он почти не дал облегчения. Ей было плохо.

Серега почти не беспокоил ее. Пару раз сквозь полузабытье Ирина слышала, как он заходил в шалаш. Один раз вошел кто-то еще, и она услышала пьяный женский голос. Из всех слов она смогла разобрать только «рожа», но по интонации догадалась, что женщина проявляет недовольство.

– Иди, иди отсюдова, – сказал Серега и выпроводил посетительницу прочь. «Танька, наверное», – подумала Ирина. Серега подошел к дивану и, кряхтя, стал перекладывать картон на полу.

– Кто это был? – пробормотала Ирина.

– Да Танька. Ишь, не нравится ей, что ты тут лежишь. Диван ее заняла. Не зима, небось, на улице не замерзнет. Мадама какая.

– Это она меня рожей назвала?

– Рожей? Не-е. Меня! – Серега улыбнулся. – Погоняло у меня такое – Рожа.

– Погоняло? – переспросила Ирина.

– Ну да. Кликуха, по-вашему. Мне как глаз подбили на Новый год, так теперь меня все Рожей и называют.

«Подходит», – подумала Ирина.

– Слышь, а я тебе поесть принес, – Рожа стал вытаскивать из карманов какие-то упаковки и раскладывать на днище перевернутого ящика, служившего прикроватной тумбочкой.

– Спасибо, мне не хочется, – еще больше, чем головная боль, аппетит отбивали заскорузлые руки Сереги.

– О-о, – иронично протянул он. – А ты попробуй. Голод не тетка. Тут, конечно, ни шоколадов, ни мармеладов, что достал.

Ирина глянула на дары. Два пакетика крекеров и … пол-литровая бутылка ряженки. Нет, есть, конечно, хочется.

– Ты не думай, я руки мою с мылом кажный раз, – заверил он. – Что ж я, не понимаю, что ли?

И он вышел.

Минут пять Ирина молча смотрела на еду. Есть хочется… Но перед глазами стояли корявые пальцы с трещинами. Ряженка… Ирина вздохнула и взяла печенье.

Еда придала ей сил. Ряженка показалась вообще деликатесом, даже тошнить перестало. Комкая пустые пакеты из-под крекеров, Ирина даже устыдилась своей брезгливости Серегой. Заботится о ней, как может, уступил ей диван, да вообще – он просто спас ее. Ну да, не особо чистый… Как будто у нее выбор есть. В конце концов, ей не замуж за него идти. И не оставаться здесь на всю жизнь. Когда-нибудь она выберется от сюда.

Когда ближе к вечеру Рожа опять проведал ее, она дала ему пятьсот рублей.

– На, сходи, купи мне еще ряженки и печенья. И себе купи что-нибудь поесть.

Серега немного недоверчиво глянул на нее, почесал опухший нос и за уголок взял купюру. Он молча ушел, и Ирина вдруг подумала, что, скорей всего, еды она не дождется. Рожа истратит все деньги на водку. «Эх, надо было сначала дождаться, когда он принесет, а потом уже давать!» – с досадой подумала она, укладываясь на диван. Но когда через пару часов Ирина открыла глаза, то увидела на ящике два пакета ряженки, четыре пакета с печеньем и… сдачу. «Ну надо же!» – удивилась Ирина, пересчитывая деньги. Судя по их количеству, Рожа истратил на себя где-то рублей сто. Неужели и правда, поесть себе купил?

Когда Сергей появился в шалаше, Ирина не утерпела и спросила:

– А ты себе что купил?

Тот растянул губы в улыбке.

– Одеколон!

– Выпить, что ли? – с ужасом спросила Ирина.

Рожа едва не рассмеялся.

– Зачем выпить? Одеколониться. Во! – и он показал ей пузырек дешевого отечественного одеколона.

Ирина во все глаза смотрела на него. А он еще и эстет! Серега как будто понял ее мысли и сказал:

– Ты, что же, думаешь, я всегда такой был? Это ты меня десять лет назад не видела. Ну, я, конечно, пролетарского происхождения. ПТУ закончил. Работал за заводе токарем. Получал хорошо.

– И как же ты здесь оказался?

– Да с приятелем решили мы спереть кое-что с завода… два листа оргстекла. Дождались, пока смена закончится, покемарили в раздевалке часиков до четырех утра. И со стеклом этим пошли к забору. Там у нас уже щель была приготовлена. Стоим, он с той стороны, я с этой, я ему, значит, стекло по листу пропихиваю… И вдруг из кустов прямо на меня охрана. Ну милицию, суд, туда-сюда… Да и понавешали на меня – чуть ли не весь завод я своровал. И пять лет за расхищение государственной собственности. От первого дня до последнего. А когда вернулся, Танька тут уже сошлась с кем-то, а мужик этот ее спаивал потихоньку. Квартира ему была нужна. Ну и допоил ее до того, что она ему документы и подписала. Я когда пришел – идти уже некуда было. Танька на вокзале жила. Вот мы с ней так и тусуемся. Четыре года скоро, как без дома.

– А почему ты в суд не подал?

Рожа глянул на Ирину непонимающим взглядом.

– Кто? Я? Кто меня слушать будет? Пять лет отсидки, и дома нет. Это у нас в газетах только демократия…

Серега замолчал, ковыряя земляной пол какой-то хворостиной.

– А живешь на что?

– С кружкой около монастыря стою. А что не еще делать? Э-хе-хе-хе-хе! – вздохнул он через минуту и поднял голову:

– Ну, а с тобой-то что делать? Или ты тоже по вокзалам решила?

– Не знаю я, что мне делать… Здесь оставаться нельзя, а куда податься… К родственникам ехать – прописки там нет. Без прописки на работу еще не возьмут. И здесь не могу никуда ткнуться. Город маленький, не спрячешься.

Рожа ничего не ответил и ушел. Ирина опять заснула. Проснулась она от того, что услышала разговор.

– Голова у нее побита, – рассказывал кому-то Рожа. – Он ее из машины как вытолкнул, так она и отключилась сразу.

– Ходить может? – спросил женский голос, странный, какой-то певучий и тихий.

– Ходит, ходит. Но немного. Так, туда-сюда. Чуть-чуть.

Кусок одеяла, служивший дверью, отодвинулся в сторону, и в шалаш вошла худая невысокая женщина в длинном до пят черном платье и с черным покрывалом на голове, опускавшимся на плечи. Ирина в изумлении уставилась на странную гостью. Следом в шалаш заглянул Серега.

– Это мать Иннокентия, – сказал он Ирине.

– Здравствуйте, – пропела мать Иннокентия. – Что у вас случилось?

– Расскажи, расскажи, – посоветовал Серега. – Она из монастыря. Помогут.

– Я не хочу в монастырь, – сказала ошарашенная Ирина.

Рожа махнул рукой.

– Да никто тебя в монастырь не затащит. У них врач там есть, вот, мать Иннокентия как раз. Ну и помогут чем, они знают. У них там и юристы есть.

– Что вас беспокоит? – спросила мать Иннокентия, подходя к Ирине.

– А вы и правда – врач? – с сомнением переспросила Ирина, глядя на бледное веснушчатое и совсем молодое лицо монахини.

– Терапевт Людмила Сергеевна Ташина, сейчас – мать Иннокентия, – представилась та и стала осматривать ссадины на лице Ирины.

– Вы ударились головой?

– Я не знаю. Я ничего не помню. Но голова болит сильно.

Монахиня немного подумала, а потом сказала:

– Сергий сказал, что вы не можете вернуться домой.

– Кто сказал? – не поняла Ирина.

– Я, я, – встрял Рожа. – Это они меня по-церковному так – Сергий.

– Ну да… Это он меня выбросил из машины. Сами понимаете, я туда показаться не могу.

– Пойдете к нам в монастырь? Поживете у нас, полечитесь. А там подумаем, чем вам можно помочь.

Ирина не знала, что ответить и посмотрела на Рожу – больше советоваться было не с кем. Тот за спиной монахини подмигнул ей и показал «О кей».

– Ну… Давайте, – неуверенно согласилась Ирина.

– Заставлять молиться вас никто не будет, – ответила на ее сомнения монахиня. – Будете жить в корпусе, уйдете, когда захотите, насильно вас удерживать не будут.

– Ну хорошо… А далеко идти?

– Метров тридцать, там машина стоит. Дойдете сами?

– Дойду, наверное…

Мать Иннокентия помогла ей подняться, взяла ее сумку и, поддерживая под руку, довела до «Газели». Прежде, чем закрылась дверь, Ирина успела заметить Серегу, стоящего у своего шалаша и смотрящего им вслед. Водитель завел машину, и «газель», поскрипывая, тронулась с места.

В монастыре Ирине выделили небольшую комнатку. Первым делом она попросилась в душ. Когда она вернулась в комнатку, на прикроватной тумбочке лежало несколько разномастных таблеток и листок бумаги с указаниями, как их принимать. Отоспавшись как следует, Ирина даже отваживалась ненадолго выходить из корпуса, в котором жила, и прогуливаться по монастырской территории. С ней здесь особо никто не разговаривал, монахини были заняты своими делами. Несколько раз Ирина издали видела Рожу, с другими побирушками с утра пораньше занимавшего место у монастырских ворот. Компания ссорилась, смеялась, отшучивалась – жила своей бродяжьей жизнью, которую вряд ли понять тем, кто привык каждое утро внимательно осматривать себя в зеркало и ломать голову над тем, какого цвета туфли одеть к этому платью.

Спустя неделю в комнату к Ирине в сопровождении матери Иннокентии пришел милиционер. После долгой беседы с ним Ирина все-таки написала заявление. Было открыто уголовное дело по факту покушения на убийство. Вадим, который уже успел успокоиться по поводу без вести пропавшей жены, был шокирован новостью о том, что Ирина осталась жива. Следствие шло тяжело, Вадим делал упор на то, что Ирина сама выпрыгнула из машины, а тот факт, что он не остановился и даже не попытался оказать ей помощь, он объяснял сильным эмоциональным шоком. Наконец, бывшая адвокатом Ирины мать Ангелина привела с собой свидетеля. Это был Рожа. Его отмыли и причесали, только его багровый глаз остался при нем. Рожа рассказал, что видел, как распахнулась дверь автомобиля, и что водитель вытолкнул Ирину из машины. Это свидетельство бомжа, как ни странно, смогло поставить точку в деле. Отвертеться Вадиму не удалось. В дополнение ко всему с Вадимом захотели поквитаться его конкуренты по бизнесу, пронюхавшие о обрушившихся на него неприятностях. Его деятельностью заинтересовалась налоговая, и было открыто еще одно дело. Следствие длилось почти год. Ирина за это время развелась с Вадимом. Надеясь на то, что она откажется от своего обвинения, Вадим отдал ей и коттедж, и однокомнатную квартиру, и половину своих сбережений. Но Ирина не пошла ему навстречу – не было гарантии того, что Вадим, избежав наказания, тут же не предпринял бы вторую попытку избавиться от нее. Она настолько боялась его, что все это время жила на частных квартирах, меняя их каждые одну-две недели. Наконец, настал тот день, когда Вадима прямо из зала суда в наручниках увели отбывать срок заключения.

Первый раз за год Ирина почувствовала себя в безопасности и… свободной. Ей больше не надо было бояться. Первым делом она ободрала в доме обои и купила новые, те, о которых давно мечтала. Обклеив холл и спальню, и наведя порядок, она, удовлетворенная своей работой, решила на следующий день заняться кухней. Но это на завтра. А сейчас ей надо сделать одно важное дело.

Ирина припарковала машину и направилась к монастырским воротам. Еще шагов за пятьдесят она различила у стены знакомую фигуру в мешковатом пиджаке. Сергей с кем-то перекликался и сипло посмеивался. Ирина приблизилась к нему. Он узнал ее не сразу, а узнав, заулыбался.

– Здравствуй, – сказала Ирина.

– Здравствуй, – чуть смущаясь, ответил бомж. – На службу?

– Нет. Я к тебе. Поговорить надо.

– А, ну это давай. Иди сюда, – он отошел в сторону, подальше от коллег-побирушек, с любопытством уставившихся на них.

– Ну, чего? – спросил он.

– Все, суд закончился. Посадили его на четыре года.

Сергей покачал головой:

– И что людям неймется? И бабло, и тачки, и дома строят… Ну, и чего ты теперь?

– А я за тобой пришла. У меня квартира есть, однушка. Будешь жить в ней. На работу – договорюсь, устроят. Одежду на первое время куплю.

Сергей покачал головой, усмехнулся.

– Ах, иттить твою налево! – горько усмехнулся он и поднял на Ирину глаза.

– Спасибо тебе, конечно, за заботу. Только… Понимаешь… не смогу я. Работать я разучился, да и здоровье нет. Да и не хочу. Я уже привык на свободе жить. Я там и не смогу. Я же сюда сбегу, – сказал он виновато, посмотрел на Ирину и отвел взгляд.

Она, выбитая из колеи таким объяснением, стояла и не знала, что сказать. Развернуться и уйти было как-то некрасиво, словно предложила для вида, а не от души. Уговаривать тоже не имело смысла.

– Ну… ты подумай еще, – наконец, ответила Ирина. – Я через неделю приеду.

Серега кивнул головой.

– Подумаю, – ответил он.

И они разошлись. Ирина пошла в церковь, а Рожа побрел вдоль улицы. Когда через полчаса Ирина вышла из храма, его нигде не было видно.

Когда она приехала к монастырю через неделю, Сереги тоже не было. Его «коллеги по цеху» долго вспоминали, кто такой Серега, а потом рассказали ей, что через два дня после последней с ней встречи Серега сгорел. Он запил, гуляли ночью на берегу реки около того самого шалаша. Рожа то ли заснул на ходу, то ли потерял сознание – упал он прямо в костер и сгорел. А его собутыльники даже не заметили этого и продолжили пьянствовать. Обгоревшее тело обнаружили утром местные жители и вызвали милицию. Поскольку его жена находилась в невменяемом от запоя состоянии, а других родственников у него не было, то его похоронили за счет бюджета в общей могиле с тремя еще такими же бомжами.

Монастырская жизнь текла своим чередом, о том, что произошло тут, никто не вспоминает и не говорит – всякое бывает, монастырь и не такое видел. И только иногда вечерами можно наблюдать странную молчаливую картину: к стенам обители подъезжает большой черный джип, и дорого одетая женщина, ни с кем не разговаривая и ни на кого не глядя, проходит в церковь. Трижды перекрестившись на пороге, она неизменно покупает одну свечу, ставит ее на канун и долго молится о спасении чьей-то души.