"Лесная барыня"

Катя забежала в избу радостная:

- Бабуль, дедуль, а к нам на двор сова прилетела!

- Хоть бы валенки сняла, ишь сколь снегу нанесла, - проворчал дед Семён.

- Ой, деда! - воскликнула Катя, - А ты стихами заговорил!

- Да ладно тебе, дед! - заступилась за внучку баба Уля, - Снег не грязь, растает. Айда-ка лучше сову поглядим, давно ведь не наведывалась ушастая.

Баба Уля накинула телогрейку, дед кряхтя поднялся и тоже вышел вместе со всеми на крыльцо.

Стоял чудесный зимний день, новый год радостно и смело вступал в свои права январским морозцем, скрипучим под валенком снегом, ярким солнцем, отражающимся в тысячах льдинок, отчего весь двор сиял словно сказочное королевство и на душе было тоже ярко, радостно и чудесно.

- Смотрите, смотрите туда, - зашептала Катя, указывая на хлев.

Прямо на коньке крыши сидела большая и важная сова. И как только она очутилась тут посреди белого дня, непонятно? Сова была рябая, желтоглазая и круглолицая, а на голове её торчали смешные ушки из перьев. Птица жмурилась от яркого дневного света и переминалась с лапки на лапку.

Баба Уля улыбнулась:

- Чего ж ты, родимая, днём-то летаешь? Спать бы тебе надо, отдыхать. Давненько ты к нам не залетала. Чай с Новым годом прилетела поздравить.

Сова глядела на бабу Улю, внимательно слушая её.

- Бабуль, а вы что же, знакомы с ней? - удивилась Катя.

- А то, - ответила баба Уля, - Уж не первый год она к нам повадилась летать. Поначалу-то мы удивлялись с дедом, ведь дикая птица, а ровно кошка ластится. А после попривыкли. Даже ждать стали, гадать, когда в следующий раз прилетит наша лесная барыня.

- А почему барыня?

- А так раньше их звали, - сказал дед, - С уважением, значится, с почтением. Угости гостью, хозяйка.

Баба Уля ушла в избу и вынесла сове угощенье — кусочек мяса.

- Пойдёмте в дом, - сказал дед, - Озяб я уже, да и гостья пусть полакомится.

Баба Уля разлила по чашкам чай из трав и достала мёд и варенье. Горячий напиток согрел всех и настроение стало ещё лучше.

- Вот иные бают, мол, коли сова прилетит, это не к добру, то к пожару, а то и к смерти, - начал разговор разомлевший от тепла дед, - А я считаю, враньё это всё. Божья птица она, добрая. Сколь пользы от неё, мышей вон ловит. А ведь у нас в деревне случай был, когда сова не к смерти вовсе, а к новой жизни прилетала!

- Расскажи, деда, - обрадовалась Катюшка новой истории и забралась на стул с ногами, устроившись поудобнее, чтобы слушать очередной рассказ.

- Дело было так. Жила у нас в деревне семья, дак хотя чего жила? Она и сейчас живёт, точнее потомки её. Знаешь поди деда Ефима?

- У которого сливы вкусные растут? - наморщила лоб Катя.

- Он самый, - усмехнулся дед, - Так вот этого самого деда Ефима сова и принесла.

- Это как? Как аист?

- Кого аист, а кого и сова приносит, - хмыкнул дед, - А случилось вот что. Родители деда Ефима, Авдотья да Степан, бездетные были. Только поженились они, как война началась. Степан с войны вернулся застуженный, не получилось у их дитя. Авдотья сильно печалилась о том. И вот в один летний вечер, уж смеркалось, сидели они в избе, да услышали как на дворе стучит чего-то.

- Иди-ко, глянь, - сказал Степан Авдотье, - Никак пришёл кто.

Вышла Авдотья на крыльцо и видит сидит на нижней ступени сова, большая, рябая, глаза жёлтые сверкают. Испугалась Авдотья, дверь захлопнула и домой. Говорит мужу, мол, сова там прилетела, ой, не к добру это, знать помрёт кто-то из нас с тобой. Но Степан войну прошёл и в бабьи приметы не верил, махнул рукой на жену:

- Чего выдумываешь? Собирай на стол, ужинать станем.

Да тут снова слышат стук, уже настойчивее стучат. Снова вышла Авдотья, снова сова сидит на ступени и стучит клювом по доске — тук да тук, а сама глазом косит на Авдотью и ведь не улетает, не боится даже. Авдотья её шуганула, лети, говорит, отсюда. А та отлетела чуть подальше, а сама снова сидит и глядит, глазами луп да луп. Да что ты станешь делать?

- Да и пёс с тобой, сиди, коли хочешь, - плюнула Авдотья.

Вернулась Авдотья в дом, на стол собрала, сели ужинать, уже в дверь стучат! Да так настойчиво, прямо как человек бухает!

Тут уже Степан не выдержал:

- Пойду, - говорит, - Сам её прогоню.

Ушёл, нет его. Пять минут нет, десять. Заволновалась Авдотья, вышла вслед за мужем и видит такую картину. Степан сову шугает, а она чуть отлетит, круг сделает и снова возвращается, да ещё ухает при этом, ровно как сказать что-то желает. Повернулся Степан к жене и говорит:

- Может я и дурак, контузило меня, конечно, знатно на войне, да только могу поспорить, что эта ушастая за собой зовёт. Пойду-ка я и проверю.

- Ты что? - перепугалась Авдотья, - А вдруг это смерть за тобой пришла? Не пущу!

- Ещё чего, - рассердился Степан, - Болтаешь ерунду. Уж ежели пуля меня не взяла, так сова и подавно не съест. Иди в избу.

- Ну уж нет, - говорит Авдотья, - Я уж тогда тоже пойду.

Ну и пошли они со двора. Они идут, а сова впереди летит. Чуть отлетит, сядет на дерево, ждёт, и всё ухает, да на разные лады, будто говорит что-то.

- Охо-хо! Уху-ху!

Так до леса они дошли, там ведь две улицы всего от них до леса, недалёко. А вдоль леса дорога шла просёлочная, та же, что и сейчас, только тогда похуже была, конечно. По дороге этой в город можно было добраться и в другие деревни, значит. И тут сова как спикирует куда-то в траву и оттуда «Угу» да «Угу» бубнит.

- Чего это она, а? - шепчет Авдотья, страшно ей до жути, будто снова война началась.

- Не знаю, - отвечает тихо Степан, - Пойду, гляну.

Пошёл он в те кусты придорожные, наклонился, притих, да как закричит:

- Мать, беги скорей сюда!

Подбегает Авдотья, а там в траве свёрток лежит, а из свёрточка личико махонькое — батюшки мои! Дитё!

Оглянулись туда-сюда — нет никого вокруг. Покричали, позвали — тишина. Подняла Авдотья свёрточек, к груди прижала, закряхтел он жалобно, и слёзы у ей так и потекли.

- Стёпушка, - шепчет, - Да как же ж так можно-то? Родное-то дитя… Да неужто выбросили?

- Этого не знаю, - отвечает Степан, - А ты, мать, не о том думаешь, домой надо бежать, дитё-то замёрзло поди, кто знает сколь оно тут лежит уже.

Вечер-то хоть и летний был, а уже ближе к осени дело было, по ночам прохладно.

Побежали они домой. Пришли в избу, развернули свёрточек, а там мальчонка, пуповина даже на месте, видать только родился. Пока охали да ахали, да воду грели, да к тётке Липе, повитухе местной, бегали за советами, уж и утро настало и ночь прошла.

Наутро пошёл Степан к председателю, сообщил обо всём. Искали мать да так и не нашли. Кто знает, может это из городу подкинули, где теперь найти, время послевоенное, голодное, кто-то грех взял на душу — выбросил дитё родное. Органы власти велели в дом малютки передавать мальчонку.

- Не отдам! - отрезала Авдотья, - Мой он!

Ну что же, так ещё лучше, оформили всё по закону и стал найдёныш Ефимом Степановичем. Счастье в дом пришло. Авдотья расцвела. Да и Степан ожил, воспрянул. Некогда теперь болеть да хандрить — сына надо поднимать!

- А что это ты меня тогда «мать» позвал? - спросила как-то Авдотья у мужа, - Когда мы Фимушку-то нашли.

- Да видать сердцем сказал, - отвечал Степан.

Но на этом история не закончилась. Сова та, что ты думаешь, ведь начала к ним летать, будто за дитём доглядывала, всё ли в порядке?

- Ты смотри, - смеялась Авдотья, - Снова нянюшка наша прилетела, сидит на дворе.

До того Степан с Авдотьей к ней привыкли и полюбили, что как родная она им стала, они её «крёстной» стали кликать.

- И ведь как она сообразила к людям за помощью лететь? - дивилась Авдотья, - Да ещё к нам постучала. Совпаденье ли иль знала она про нашу беду…

- Сова — птица мудрая, - отвечал Степан.

Время шло. Год пролетел. Лето снова наступило. Авдотья в огороде возилась, а Фимушка на траве сидел, играл. Ворота-то во двор распахнуты были, и забежала на двор собака чья-то, лохматая, чёрная, да кинулась с ходу к ребёнку. Бросилась на малого, за рубашонку схватила, и давай драть, из стороны в сторону мотать.

Авдотья всё бросила, кинулась скорее к сыну, и видит - вдруг, откуда ни возьмись, сверху упало на собаку что-то, большое, рябое. Глядит Авдотья — да ведь это их сова! А та крыльями пса бьёт, клювом острым клюёт, шерсть и перья клочьями летят. Схватила тут тоже Авдотья вилы, замахнулась на пса, ударила черенком по боку, тот завизжал, да бежать. А сова на межу села, дрожит, словно отдышаться не может, урчит что-то на своём языке.

Авдотья сына к груди прижала, осмотрела всего - цел ли? Сама ревёт. Не подоспей сова, разорвал бы пёс мальчонку. Поклонилась Авдотья сове, и говорит:

- Спасибо тебе, матушка-сова, Господь тебя к нам привёл! За всё тебе спасибо!

А сова словно понимает, угукает в ответ, головой вертит.

Так она к ним и летала, пока Ефимке семь годов не исполнилось. А опосля исчезла.

- А почему, деда, так? - подала голос Катя, до того зачарованно слушавшая рассказ деда.

- Кто знает, - ответил дед, - Только больше не видели они её.

- А я так думаю, - сказала задумчиво баба Уля, - Ведь до семи лет ребёнок по-церковному как зовётся? Правильно — младенец. Он и на исповедь не ходит, безгрешен потому что. А после-то, как семь лет исполнится — всё. Считай, во взрослую жизнь вступил. Уже отрок. Вот сова-то та может и была ему как за Ангела-Хранителя? Может это Ангел его и был в образе совы?

- Всё может быть, - ответил дед Семён, - Теперь уже давно нет ни Авдотьи ни Степана, Царствие им Небесное. А память человеческая жива. Многое она помнит, да детям и внукам пересказывает. Так то...

Елена Воздвиженская